Волкогуб и омела

Но необычный вожак упряжки, мчась по черному небу, задумался, и на следующей остановке спросил:

— А откуда ты знаешь, какие дети достойны подарка?

— А у меня, знаешь ли, список, — ответил Синерклаас. Он показал себе за спину — и тень соткалась в тощего, угловатого, крючконосого человека с мрачной миной и в темных одеждах. Он был слегка похож на эльфов, только большой и зловещий. Глаза у него сверкнули во мраке красным огнем, и он подал святому большую черную книгу.

При виде черного человека у Мэтта шерсть встала дыбом, он заскулил от страха. Ужасы детства пронеслись в голове, и он сжался под пылающим взглядом.

Святой Николай похлопал по книжке:

— Вот здесь все записи про всех детей, за которыми я слежу. Хорошие получают подарки. А плохие…

— Розги и на колени на уголь, — припомнил Мэтт.

— Ну, давно уже нет. Мы либерализовались, и Черному Питеру меньше стало работы. Как правило, плохим детям достаются дурные сны, а то и вообще ничего. Но записи он все равно ведет.

Епископ Мирликийский и его наказующий помощник ушли прочь с новым мешком подарков, а Маттиас прижался к земле, и, вспомнив приютское детство, подумал, что в мешке и не подарки могут быть, а кошмары или розга. Невыносимые воспоминания рвались прочь из ментального чулана, где он их запер, и Маттиас вздрогнул.

Натянув до предела постромки, вервольф лег на снег сердитой грудой подальше от оленей, но почти сразу его поднял рывок вожжей.

— Давай, Маттиас, не мрачней. Канун Рождества, и нам кучу работы надо проделать, пока нас не настиг терминатор.

— Терминатор? — пискнул вервольф, уносясь в ночь рывком мощных лап. — За нами гонится робот-убийца из будущего?

— Да нет! — засмеялся Санта-Клаус. — Конечно, нет. Но нас преследует солнце. Линия, где ночь переходит в день, называется терминатор. Сейчас мы едем прямо за ней, но она движется быстрее нас, и когда нас нагонит, я потеряю силу до следующего года. Магия Рождества начинается утром в сочельник и кончается, когда Рождество наступит. И к этому времени нам уже лучше бы быть на земле в Доме Рождества, иначе свалимся с небес и никакие количества «рождественской радости» нам не помогут. Так что вперед, вперед, все вперед!

И он снова щелкнул бичом. Маттиас и олени припустили вовсю, устремляясь к следующей остановке. И на этом пути через святую ночь вервольфа посещали долгие-долгие мысли.

Забавно, думал Маттиас, что Рождество обладает такой силой и при этом длится так недолго. Разве не месяцами длилось время чудес, когда он был ребенком? Традиционное веселье покинуло его, когда умерли его родители и его пошли перекидывать из приюта в приют, но он твердо помнил, что были тогда целые недели восхитительных запахов, песен, сверкающего убранства, даже в благотворительном пансионе, который держали Сестры Милосердия.

Он сам удивился, что может вспомнить об этом пансионе что-то хорошее — вообще уже много лет о нем не вспоминал. Запретил себе думать об этом, потому что именно там стали происходить плохие вещи, и там он впервые встретил Черного Питера. Да, сейчас, обращаясь разумом к зловонным глубинам памяти, он вспомнил нагоняющего ужас крючконосого великана с пылающими глазами.

Черный человек приходил поздно в эти детские сочельники. Он приходил с кнутом и дубиной, влача за собой кошмары, намного превосходившие радость утренних пустяковых подарков — поношенная одежда и дешевые игрушки, — завернутых в обычную оберточную бумагу с лентами. Даже имен не писали на подарках, только делали зеленые ленточки для мальчиков и красные для девочек да еще загадочные отметки в углу — Маттиас сообразил, что это размеры дареных рубашек, штанов или ботинок. Было несколько воспитателей, которые не давали забыть, что такое синяки или страх. А мелкие ежедневные обиды, пренебрежение, жестокость детей и привычная благотворительная жалость усталых взрослых так омрачали его жизнь, что не мишурой ее было высветлить.

Когда он подрос, все эти праздники — да вся эта жизнь — стали страшно гнетущими, и Время Света потускнело и поистерлось. Он дрался, дерзил монахиням, списывал на контрольных и экзаменах — это не только на Рождество, а все время. И он не давал остыть своей злости, и мир будто ненавидел его — но лучше так, чем постоянный холод и отчаяние.

Тот год, когда он столкнул Линдси Стрэтхорн со ступеней церкви на третье воскресенье рождественского поста, был отмечен первым визитом Черного Питера. Он только протянул руку схватить ее за косички и дернуть, но так подмывало вместо этого подтолкнуть, ну совсем слегка подтолкнуть… а чтобы она руку сломала, он правда не хотел, тут он не виноват.

В год, когда он начал курить, Мэтт последний раз видел черный огненноглазый призрак. Он проснулся от шороха чьей-то одежды в темноте и стука, когда кто-то наткнулся на ножку кровати. Он выпрыгнул из-под одеяла, с криком побежал в церковь, переворачивая ряды поставленных свечек, выкрикивая проклятия Богу и монахиням, и вылетел в заснеженную рождественскую ночь.