— Эми, я серьезно! «Волна» приносит вред! Люди тянутся за ней, как стадо овец. Я не верю, что после того, что ты сейчас прочитала, ты останешься в ней. Разве ты не понимаешь, что такое «Волна»? Все забыли, кто они есть на самом деле. Это как «Ночь живых мертвецов»[8]! Почему ты стремишься в этом участвовать?
— Потому что это означает, что никто не лучше других, — это во-первых! — ответила Эми. — С тех пор, как мы с тобой подружились, я постоянно за тобой тянусь. Но теперь я чувствую, что больше не должна с тобой соревноваться, мне даже не обязательно, чтобы у меня был бойфренд-футболист, как у тебя! И если я сама этого не захочу, то мне не нужно будет получать такие же оценки, как у тебя, Лори! Впервые за три года я чувствую, что мне не надо стремиться быть такой, как Лори Сондерс, — люди все равно будут меня любить!
Лори почувствовала, как по ее телу пробежал холодок.
— Я… я… я всегда это знала, — произнесла она, запинаясь. — Мне все время хотелось с тобой об этом поговорить…
— Неужели тебе не известно, что половина родителей в школе говорят своим детям: «Почему ты не можешь быть таким, как Лори Сондерс»? — спросила Эми. — Давай начистоту: ты против «Волны» по одной единственной причине — ты больше не принцесса!
Лори остолбенела. Даже ее лучшая подруга, такая умница, против нее… И всё из-за этой «Волны»! Лори разозлилась:
— Ну что ж! Я опубликую это! — сказала она.
Эми, искоса взглянув на нее, произнесла:
— Не стоит, Лори…
Но Лори тряхнула головой:
— Я уже опубликовала! — сказала она. — Я сама знаю, что мне делать!
Внезапно она почувствовала полную отчужденность подруги.
Эми посмотрела на часы.
— Мне нужно идти, — сказала она и вышла, оставив Лори в библиотеке в полном одиночестве.
Никогда еще «Вестницу» не расхватывали с такой быстротой, как в этот день. Гул стоял от новостей. До этого мало кто знал об избиении десятиклассника, и уж конечно, никто раньше не слышал рассказ анонима. Как только эти истории появились в газете, по школе стали циркулировать и другие рассказы о притеснениях и нападках, направленных на тех, кто так или иначе противостоял «Волне».
Ходили и другие слухи: возмущенные учителя и родители все утро провели в кабинете директора Оуэнса, и теперь школьные психологи уже начали беседовать с учениками. Атмосфера в классах и коридорах была неспокойной.
Бен Росс положил свой экземпляр «Вестницы» на стол в учительской и потер виски. У него вдруг сильно заболела голова. Что-то пошло не так, и Росс догадывался, что обвиняют в этом его. Это ужасное, невероятное избиение! Чем сможет он оправдать эксперимент, приведший к таким последствиям?
Кроме того, он с удивлением поймал себя на том, что его огорчает поражение футбольной команды в игре с Кларкстауном. Странно! Он же никогда не интересовался школьным спортом! Неужели это из-за «Волны»? На прошлой неделе у него ни с того ни с сего возникло ощущение, что если футбольная команда победит, это окажется сильным аргументом в пользу «Волны»…
Но позвольте, с каких это пор он желает успеха «Волне»?! Успех или провал «Волны» — совсем не это было главным в его эксперименте. Ему следовало интересоваться тем, что вынесли его ученики из «Волны», а не самой «Волной».
В учительской была аптечка, со всевозможными аспиринсодержащими и не содержащими его средствами от головной боли. Один приятель заметил однажды, что если наибольшее число самоубийств случается в среде врачей, то учителя должны быть больше всех подвержены приступам головной боли.
Бен вытряхнул из пузырька три таблетки и собрался идти за водой. Но, подойдя к двери учительской, остановился. Снаружи разговаривали двое мужчин. Одного из них Бен узнал — это был Норм Шиллер. Второй голос был ему незнаком. Похоже, что кто-то остановил тренера на пороге, когда он собирался войти в учительскую. Бен прислушался.
— …и выеденного яйца не стоило! — говорил Шиллер. — Конечно, это оказало на них психологическое воздействие, заставило думать, что они могут выиграть. Но на поле у них ничего не вышло. Никакие волны на свете не могут сравниться с правильным выбором квотербека!
— Если хотите знать мое мнение, Росс изрядно промыл мозги этим ребятам, — сказал второй собеседник. — Не знаю, что он там задумал, но мне это не нравится! И никому из тех учителей, с которыми я разговаривал, тоже! Кто дал ему такое право?!
— Не спрашивайте меня, — сказал Шиллер.
Дверь приоткрылась, и Бен, быстро отбежав назад, спрятался в маленькой туалетной комнате, примыкавшей к учительской. Сердце его колотилось, головная боль усилилась. Он проглотил аспирин, стараясь не смотреть на себя в зеркало. Кого он боялся там увидеть? Учителя истории, ненароком очутившегося в роли диктатора?