И еще. Я даже не искала их. После того, как схлынула вода. Я отпустила тогда спасительную ветку, но не кинулась на поиски сыновей. Да, верно, я была в ступоре, дрожала, задыхалась и кашляла кровью. Но и по сей день я кляну себя, что не перевернула вокруг все. Мои крики должны были бы сотрясать небо. Вместо этого я бессмысленно таращилась на подтопленные кусты и твердила себе, что все мои погибли. Теперь вспоминаю: уже тогда я задалась вопросом, что мне делать с моей жизнью. И потом, в те недели и месяцы, когда друзья и родные неустанно искали Малли, я не обращала внимания на их усилия и даже настаивала, что все бесполезно. Почему я так легко приняла чудовищную действительность? Хотела оградить себя от тщетной надежды и разочарований? Или потому, что уже
Порой мне кажется, было бы легче ощущать себя их матерью, если бы я постоянно рыдала, рвала на себе волосы, каталась по земле и разрывала ее ногтями. Но за все годы я лишь несколько раз открыто проявила горе. Почему? Почему мои реакции так неестественны, настолько ничтожно слабы? И я чувствую, что это отвратительно. Без своей семьи я словно парализована — разве так надо горевать? Помню, лет в восемь я как-то сидела по-турецки на балконе, отмахиваясь от комаров, и завороженно слушала вопли и проклятия одной женщины, доносившиеся из соседнего трущобного квартала. У нее умерла сестра. Она причитала днями напролет, почти не умолкая, и я решила, что именно так надо вести себя, когда кто-то умирает. Видимо, эта мысль крепко засела в голове, поэтому каждый раз, когда я читаю, что Англия выиграла отборочный матч или что Плутон больше не считается планетой, меня охватывает презрение к себе. Отчего я не вою и не бьюсь в истерике? Ведь эта новость привела бы в полный восторг Вика. Наверное, было бы легче признать себя их матерью, если я умела бы горевать шумно и надрывно. На самом деле прочитанные слова, конечно, раздирают мне сердце; просто все мои чувства спрятаны очень глубоко.
Время от времени у меня случаются моменты просветления, когда я могу во всей полноте вернуть себе опыт материнства, не содрогнувшись и не сжавшись внутри. Иногда в этом помогают открытые, безлюдные пространства. Недавно мы с моей подругой Малати ездили на север Швеции. Там, у самого полярного круга, на пустынных берегах замерзшего озера, стоят голые обледеневшие березы, и в тусклом зимнем свете каждая ветка поблескивает, словно гладкий отросток оленьих рогов. Впитывая глазами бесконечный белый простор, я вновь чувствовала себя матерью. Привычный ужас отпустил или уже не имел значения. Вдруг обожгло от воспоминания, как уютно устраивался Малли, свернувшись у меня на коленях. Я позволила себе ощутить, как он обхватывает меня ножками, тиская в руках любимого игрушечного верблюда, которому нажмешь на горб, и включается назойливая песня на арабском языке. Это не было похоже на мои обычные робкие воспоминания. Казалось, белое великолепие северной зимы проникло в душу, отрезвило ум, успокоило сердце. Но вскоре я сама испугалась, как безоглядно шагнула назад, в прежнюю жизнь.
Иногда такое случается и в нашем лондонском доме, но я до сих пор не могу подолгу в нем оставаться. В свой последний приезд я сидела в спальне мальчиков и пыталась понять: неужели правда каждое утро я готовила им одежду и раскладывала ее на этих кроватях? Я нашла в шкафу любимые черные спортивные штаны Вика, вытертые добела на коленях. Я погладила рукой брюки — и все мое недоумение моментально рассеялось. Прижав их к груди, я долго лежала на полу и рыдала, как положено матери. Слезы ушли, когда в кармане брюк я обнаружила обертку от леденца на палочке. Вик обожал их. Конфета была куплена определенно не мною — Стив иногда проявлял слабость и баловал сына, покупая ему эту дрянь. И я — с тем же самым раздражением, какое всегда вызывали у меня эти Love Hearts, — вспомнила, как Вик, причмокивая, сосал конфету в виде сердца, перекатывая ее во рту и хвастаясь, что получил ее от папы. Язык у него делался лимонно-желтым от искусственных красителей. Отвратительная гадость.
«Ты
Карилл передала мне, что поведал ей мой спаситель. Многое оказалось для меня новым. Вот ее рассказ.