Волна. О немыслимой потере и исцеляющей силе памяти

Пахнуло нашим воскресным вечером из старой картонной коробки. В ней Стив хранил крем и воск для обуви. Я перебираю содержимое: тюбики, жестянки, кисточки, щеточки — и среди всего царит старая верная тряпица, которой Стив всегда наводил блеск на почищенные ботинки. В воскресенье вечером он устраивался на лестнице и полировал обувь себе и сыновьям. Я подношу тряпицу к носу, и меня обдает запахом выходных. Лицо у меня мокрое от слез, но я рада: этот старый лоскут подтверждает, что наша жизнь была. Была на самом деле.

«Мой худший день в жизни» — нацарапано почерком Вика на деревянном подлокотнике кресла в детской. Я не знаю, что и думать, так как никогда раньше не видела этой надписи, ни до волны, ни после. Почему он так написал? Из-за меня? Может, поссорился с кем-то в школе, а я не обратила внимания? Потом замечаю на втором подлокотнике футбольный счет: его любимый «Ливерпуль» разбили в пух и прах. В первые секунды я почувствовала облегчение, но затем… Как я хотела бы утешить его, да теперь ничего не могу.

Все эти годы я гнала от себя мысли о маленьких повседневных бедах детей, об их обидах, слабостях, ранимости. Легче было вспоминать своих мальчиков радостными, улыбающимися, перебирать их забавные словечки, их проделки. Но теперь, когда появились душевные силы вглядеться пристальнее, их образы встают передо мной во всей полноте.

«К чему лелеять в памяти все особенности, горести, радости, увлечения моих сыновей, если их уже нет на свете?» — спрашивала я себя в течение многих лет. Но здесь, в нашем доме, меня окружают безмолвные свидетельства всей их жизни. Я приоткрываю свое сознание и позволяю себе наконец познавать это чудо.

Нередко друзья и родные замечали, как серьезно наши мальчики относятся к своим интересам — пожалуй, даже не по возрасту. Порой я хотела, чтобы Малли переключился с театра на что-то другое, но его почти невозможно было отвлечь от «актеров» и «реквизита» и научить хотя бы грамоте. Любой предмет в нашем доме: вышитое покрывало, резная деревянная рамка, привезенная из Непала, медная кобра — все становилось декорацией для представлений, которые он придумывал и самозабвенно разыгрывал каждый день. Он жил в воображаемом мире и придумывал свои бесконечные истории. С помощью перчаточных кукол и костюмов — их у него были целые коллекции — Малли вдыхал жизнь в очередную историю. Выдумки его бывали очень любопытными. Однажды я нашла у себя в кабинете типичный детский рисунок: нагромождение синих и коричневых пятен.

— Очень хорошо, Мал. А что это? — рассеянно спросила я.

— Как что? Человек, который потерял руки в луже, — не задумываясь ответил сын.

Мы со Стивом поощряли в нем это творческое начало и всегда защищали его, когда учителя жаловались, что своими выдумками он срывает уроки: например, как-то Мал объявил классу, что автомобили — они живые. Но однажды меня всерьез напугала та легкость, с которой он плел небылицы. Пятилетний Малли нарочно подставил подножку брату. Меня при этом не было, но о случившемся рассказала няня. У Вика на голове даже обнаружилась ранка.

— Все видел полицейский и позвонил мне, — сурово заявила я, решив тоже приврать в педагогических целях.

Сын мне поверил, но ничуть не смутился.

— А он тебе сказал, когда это было? А он хорошо разглядел тех мальчиков? Может, это были совсем другие мальчики? Наверное, это были белые мальчики?

«Интересно бы знать, кто у нас вырастет? Знаменитый адвокат или мошенник?» — позже спросила я Стива.

В нашем доме до сих пор звучит эхо возможностей — всего того, чем могли бы стать мои сыновья.

Повсюду валяются страницы с подсчетами, нацарапанными Виком. У него был очень живой, пытливый ум. Я сижу на нашей кровати и вспоминаю, как он приходил ко мне перед сном и долго не отставал, одержимый какой-нибудь математической задачкой. Он легко понимал любые объяснения, и нам со Стивом приходилось потрудиться, чтобы подсунуть ему что-то новое и интересное. Но страстью его была природа. Вик буквально вдыхал информацию о животных, которые поражали его воображение. Он мог часами стоять перед скелетом брахиозавра в Музее естественной истории. Это место стало нам вторым домом, Вик нашел бы там любой экспонат с завязанными глазами. Вытянув шею и округлив плечи, он как будто сливался воедино с гигантским ящером. Точно так же он наблюдал за орлами: раскидывал руки, словно крылья, хищно щурил глаза.