Волна. О немыслимой потере и исцеляющей силе памяти

Теперь с каждым приездом мне все сильнее режет глаз отвратительный ковер в холле. Но могу ли я его выкинуть? Ведь каждое утро, надевая ботинки, мальчики садились на него. Каждый день швыряли на него курточки, придя из школы. И все-таки дело сделано: ковра больше нет. Избавившись от него, я тут же принялась себя ругать. Как можно было взять и уничтожить их следы? Но мне очень нравился мой новый пол. В холле сразу стало намного светлее. Да какая вообще разница? Их больше нет. Так что я тут делаю? Играю в кукольный домик?

Малли часто играл в домик со своей подружкой Александрой. Именно этим она и занялась, когда оказалась у меня в гостях впервые после волны. Она прошла прямо в детскую, раскопала в углу кукольный домик и села с ним, будто ушла отсюда буквально накануне. Алекси сказала, что сразу его вспомнила, хотя в последний раз была в этой комнате четыре с лишним года назад, а самой ей тогда было всего лишь пять.

В долгие первые месяцы после волны я не могла даже слышать имена друзей Вика и Малли. А когда мы вновь начали видеться, очень боялась напоминаний о том, какими могли бы стать мои сыновья — и какими уже никогда не станут. Теперь мы часто встречаемся. Девочки всегда сияют, завидев меня; их кипучая энергия мне в радость. Благодаря им мои мальчики становятся настоящими — уже не теми бесплотными, размытыми образами, что в первые годы после потери.

Кристиана и Александра обязательно заходят в гости, когда я возвращаюсь домой. Они помогают мне полить сад, я помогаю им с уроками. Они надевают боксерские перчатки Вика и вовсю молотят по дверям. Играют на тамбурине Малли. И я вспоминаю, как он суматошно, но с удивительным чувством ритма кружился на месте под саундтрек к фильму «Лагаан» — с импровизированным тюрбаном на голове и тамбурином в руках, — пока окончательно не выбился из сил и не рухнул на пол.

Теперь с меня нечего взять как с матери. Я не могу дать этим девочкам Вика, чтобы он рассмешил их глупыми шутками. Не могу дать им Малли, чтобы они с Алекси строили планы пожениться — «зажениться», как говорил сын. Вик удивлялся: «Мал, ты ненормальный. Зачем тебе жениться? Жена будет тобой командовать. Будет на тебя орать сверху из окна, когда ты пойдешь на работу». Бог его знает, откуда у старшего сына взялись такие представления о браке.

Сейчас девятилетняя Алекси сидит у нас в гостиной. На ней точно такой же красный форменный свитерок, какой носили в школу мои дети. С рукава свисает длинная нитка — манжет разлохматился, как всегда бывало у Вика с Малли. Я гляжу на нее и на миг перестаю понимать, в какой я жизни — той или этой?

Ее голос неожиданно выводит меня из прострации.

— Ну почему они должны были умереть? — громко, с надрывом спрашивает она и падает лицом в диванные подушки. — Как могут умереть сразу пять человек?

Я не знаю, что ей ответить.

— А тебе было страшно, когда волна пришла? — продолжает Алекси с детской бесцеремонностью.

Я объясняю, что все случилось очень быстро. Она задумчиво умолкает на пару минут, а затем выпаливает:

— А если бы вы со Стивом погибли, а Вик и Мал выжили, они переехали бы к нам?

Алекси с явным нетерпением ждет ответа, и я вдруг понимаю: она жалеет, что вышло не так, и, наверное, думает об этом все прошедшие годы.

— Да, конечно, — говорю я.

Она улыбается.

— О, хорошо. Ведь у моей мамы есть ключи от вашего дома? Мы бы тогда пришли, помогли им собрать вещи и отвели их к себе, да?

После этого разговора меня несколько дней преследует картинка: осиротевшие, растерянные Вик и Малли стоят на крыльце нашего дома, готовясь «собирать вещи».

Прошло пять лет. Как выросли друзья моих детей! Мои мальчики тоже выросли бы. Теперь мне все интереснее разглядывать их приятелей. Я буквально ем их глазами, чтобы лучше представлять себе Вика и Мала в этом возрасте. В первый раз за пять лет я встречаюсь со школьными друзьями Викрама — Джо и Дэниелом. Джо перерос меня уже на целую голову. Ему скоро стукнет тринадцать. Невидимый кулак бьет меня под дых. Вик теперь возвышался бы надо мной точно так же. Перемены, которые я замечаю в двух мальчиках, завораживают. Я жадно рассматриваю то, чего никогда не увижу у своих сыновей: россыпь прыщиков, широкие плечи, первые волоски над губой. Воображая мальчиков здесь, в настоящем, я испытываю странное удовлетворение. Ведь Вик всегда так любил своих друзей. И вот с ними я, а он — нет. Я чувствую себя так, будто наслаждаюсь чем-то краденым.