Волна вероятности

– Я пока мало что вспомнил, – говорил Миша (Казимир и Анн Хари), пока они шли то ли через огромный двор, то ли через маленький парк, по периметру окруженный домами. – Синие стены дома, пятно от краски в форме дракона, кофейню внизу. И как Митя встретил меня вопросом: «Чем вас удивить?» Зеркальную черепицу, музыкальные лекции по понедельникам в «Кофе и соль». Беседку Сердец в Бернардинском; я сам однажды наклеил там зеркало в форме сердечка. Смешную лавку сувениров для инопланетян, которую держали две девчонки-художницы, с открытками «Схема строения землянина», футболками «Мама, я на третьей планете» и наборами по три с половиной носка. И тот удивительный факт, что у них все время толклись туристы, которых больше нигде в городе не было, откуда взяться туристам, когда за окружной дорогой вместо всего остального мира только туман. Своих соседей, кошку Бусину из «Исландии» и нашу компанию, хотя пока не всех могу вспомнить по именам. Но это неважно, я помню, какие у вас голоса и тени. Как я вас всех, оказывается, любил! До тех пор был уверен, что у меня с любовью не очень. То ли слишком мелкое сердце при рождении выдали, то ли вход туда был закрыт. Я за всю жизнь только папу и близкого друга в него вместил. Но рядом с вами все стало иначе. Сердце оказалось огромное. Примерно как твоя тень… Слушай, мне страшно спрашивать, но все равно скажи, это самое главное. Наша исландская банда, мои соседи, те девчонки-художницы, хозяева Новой Прачечной, Митя и все остальные – они еще есть?

– Есть, – кивнула Юрате. – Тоже, как ты, ни черта не помнят. Вернее, помнят, как выросли здесь. В этой реальности у них своя биография.

– Звучит пугающе.

– Да. Но по сути все остались такими, как были. Их почти не затронула неизбежная здесь деформация. К счастью, память – не сам человек.

– Ты всех нашла?

– Только тех, кто в Вильнюсе. За пределы этого города я выходить не могу. Поэтому остальных потеряла из виду. Даже Лех куда-то исчез. Но он есть, живой, я его чувствую. Надеюсь, однажды придет.

– Иначе и быть не может. Все-таки Лех это Лех.

– Тоже так думаю. Рано или поздно все тут соберемся. Вильнюс всех наших притягивает как магнит… А вот смотри кто! – воскликнула она, толкнув калитку в высоком заборе.

Калитка открылась. За ней был двор, в центре которого росла огромная, вдвое выше всех окрестных домов, очень густая ель.

– Это… нет, что ли, правда?

Миша бросился к дереву, обнял его ствол, прижался лбом, спросил:

– Сонечка, это ты? – и расплылся в улыбке, всем телом услышав ответ.

Эта ель была его старым другом. Или его любовью. Ну или как называется связь между человеком и деревом? Вопрос риторический, никак не называется, люди вообще не догадываются, что такая связь может быть. Он называл ее человеческим именем Соня, утверждал, что елку именно так и зовут; остальные только разводили руками, им это дерево ничего подобного о себе не рассказывало. Но ель была очень довольна, что художник Мирка так ее называет (это не лирическое допущение, а факт).

– Людей я сюда поездами отправила, – сказала Юрате. – Как перед этим когда-то тебя. А наши деревья проявились здесь без моей помощи, сами. Растут, как будто всегда так и было. Решили и сделали. Не только Сонечка, многие. Семьдесят восемь деревьев. Ты еще их увидишь. Навестим постепенно всех.

– Людей отправила поездами, – повторил Миша (Мирка, Анн Хари). – Будем считать, я тебя понимаю. Ладно. А нафига?

– Чтобы не закончились вместе с нашей реальностью и не сгинули в никуда. Победившая нас вероятность, прямо скажем, не сахар. Но сознание после смерти вполне можно здесь сохранить. Это лучше, чем просто исчезнуть, отменившись прежде собственного начала, из никогда в никогда. Я так рассуждала: раз мы проиграли, значит, спасаем то, что еще можно спасти. Бессмертную душу, так это здесь называется. В славянских языках у «души» общий корень с «дыханием» и собственно с «духом»; хорошее слово – «душа»… И вдруг оказалось, что наша игра еще не закончена. Можно здесь ее продолжать. Черт его знает, может, попыток, как в спорте, несколько? И получится прямо из этой точки снова начать?

– А вот этого вообще не понимаю, – сказал Миша (Мирка, Анн Хари). – Наверное, я пока слишком мало вспомнил, чтобы тебя понимать. Но «игра не закончена» звучит гораздо лучше, чем «затянулась агония». Возьмешь меня играть?

– Так уже, – улыбнулась Юрате (всей своей тенью до неба улыбнулся Аньов). – Ты здесь. Сам пришел!