Волнения

Напомнят время холодное, жестокое.

Напомнят пыль на верующих щеках,

Глаза наполнены слезами до краев.

И сердце замирающих боев

– Для нас теперь уж превращенных в прах –

Тенью неотступной будет следовать за нами,

И тихой поступью, и легким ветерком,

Как осенью церковный перезвон,

Напомнит боль и страх под нашими ногами.

Как много жизней прервалось

Под безразличным дулом страшного врага,

Телами молодыми были затоплены луга,

Но не прошел по ним незваный гость.

Сердцами крепкими, бесстрашными сплелось;

Поля цветущие и небо высокое и голубое,

Земля любимая, живущая в покое:

Желанье навернувшихся сбылось!

II

Он молодой солдат!

Он мамин сын!

Страшащийся пронзительных гранат,

Он человек, не доживущий до седин.

Он просто парень из села,

Из города, из деревень.

А жизнь его пропала без следа,

По полю минному летевшая, как тень.

Исчезла и не вернется никогда,

И только матери тоска,

Любимой непрочитанные письма,

И у земли, что боль в висках,

Младой солдат ночами снится.

III

Нет вещей, страшнее, чем война,

Чем небо, покрытое врагами,

Когда земля трясется под ногами

Не знавшего пощады табуна.

Когда товарищам дрожащею рукою

Ты закрываешь потухшие глаза,

И каждый выстрел, что гроза,

Проносится меж смертью и тобою.

Как страшная чума, ползет война,

И с жадностью, с расчетом забирает,

И вслед за ней тихонько укрывает

Холодная, уставшая земля.

* * *

(Белле Ахмадулиной)

Кто ангела не сохранил,

Бесплотными стопами оставившего след?

Чьи крылья робостью чернил

Скользят в душе моей, как божий свет!

Так дай любить тебя издалека,

В холодных звездах твой подвиг созерцая.

Тебя давно не стало, но твоя строка

Бежит, боль нестерпимую лаская.

Но все же нет! Ты не ушла!

Твое дыханье между точек,

И между строк живет твоя душа –

Мой мир твоим талантом обесточен.

* * *

C каким любопытством толстые щеки

Летних деревьев в окна заглядывают мне.

Они не со зла, они одиноки,

Им так неудобно корнями рвать раны земле.

Усталы прохожие, и лица угрюмые –

Бедность большая одна да на всех.

Бедность большая зовется безлюбием;

У безлюбиья рвать раны – не грех.

Деревья несчастные злятся на землю:

«Для чего ты, сырая, нас родила?!

И, если уж мы упиваемся болью,

Будет по правде, чтоб и ты отпила!»

Несчастье к несчастному накрепко сшито,

Гнутся корявые главы к земле.

Прощенье, смиренье, святость – забыто,

Лишь корни тугие набухнут во тьме.

* * *

Отрекаться от любимых – преступленье;

Сердце – губка, впитывает все!

И потом до лихорадки, исступленья

Кожу, мясо изнутри сдирать живьем.

Приручать любовью – очень страшно,

Обещать навеке – наивное вранье;

Не во власти у нас сердце, но отважно

Пустые клятвы, обещания даем.

Ведь любить – ответственность большая,

Ведь любить для многих – непосильный труд,

Когда вся страсть прошла, но ты, не уставая,

Отдаешь обещанных уж нелюбимому минут.

Не говори «люблю», не зная силы,

С коей это слово мощно бьет –

Оно возвысит в рай или низвергнет до могилы

Произнесенное оно – вовек из не

пропадет.

* * *

Когда на улице гроза,

И пахнет осенью предательское лето,

Я вдруг не вспомню твоего лица,

Твои глаза, сияющие ярким светом.

В холодном сером облаке

Твой некогда любимый растворится лик,

В твоем некогда родном мне облике

Забыть твои черты меня страшит.

Июль без спроса сменился ноябрем,

А я все с памятью своей воюю;

Предательское лето хочет смыть дождем

Тебя и нашу встречу роковую.

11.07.16

ЧЕРНОТА

Из окна на меня глядит чернота,

Прищурясь, как будто презрительно,

Приговор без следствия и суда

Выполняется тонко, изысканно.

Чрез оконную раму черные руки

Тянутся, холодом веют паршивые.

В школе не научили науке

Про речи обманные, речи лживые,

А темнота ухмыляется, пялится,

Мол: «Сама же хотела, дура»,

И в окно мое белое скалится,

Направляя свинцовое дуло,

В сердце, поганая, метко целится,

Правдой стреляет отменною:

«Стерпится, – говорит, – разлюбится»,

Да песню скулит поминальную.

Каждую ночь в окошко мне смотрится,

Как невестка в зеркало брошенная.

Иль это мне на нее смотреть все хочется,

Иль это я ухмыляюсь в окошке черная.

* * *

Тяжелой поступью я сокрушаю землю,

От взгляда острого тучи заслонили небосклон, Плечи надменные ласкаю колыбелью,

А чувства-сироты под скулами комком.

Зачем мне голос, коль никто не слышит,

А волны вдребезги об суть вещей

Разбиваются и после еле дышат,

Склонившись у святой любви мощей.

Дорогой меж бровей заляжет опыт,

В сердце дверь скрипучая – так многие ушли,

И только у виска какой-то ропот,

И стон под моей поступью земли.

* * *

И вроде все прошло. Вся боль

Под летними дождями унялась.

Среди травы я обрела покой,

Своей холодностью к тебе кичась.

Но вдруг из пустоты, как ветер,

Явившийся внезапно из полей,

Воспоминанье ярко слепит,

Моих не жалуя прирученных теней.

Как гильотины свист холодный,

Безоговорочно, неумолимо слышу я

Твой голос, голос беспокойный,

Он отрезает: «Отпусти меня».

Любовь-обрубок скатилась на помост,

И катится среди вздыхающей толпы,

И где-то средь людей послышится вопрос:

«Не этот ли палач ей возносил хвалы?»

На опустевшей площади теперь

Не слышно голосов, ни даже вздохов,

Лишь средь потухших фонарей

Лежит любовь-обрубок одиноко.

ПИСЬМО ДРУГУ

Здравствуй, как ты, мой хороший, поживаешь?

У нас тут дождь по крыше стучит неистово,