Вольно дворняге на звезды выть (СИ)

Йонг будет припоминать ему эту вечеринку до конца осени, если они не придут хотя бы на половину вечера. Три часа попсы и пива или три месяца обиженных взглядов и «да я не хотел туда идти, не парься, даже учитывая, что это МАЙК ФОРД, вовсе нет, не бери в голову».

Так легко всей душой полюбить тактичность Йонга, но иногда он умеет конкретно выносить мозг. Вот этим убитым тоном и выражением лица, будто ты только что ударил лакающего из блюдца котёнка. Съездил ему кулаком по морде.

— Ну хорошо, — сдаётся Хэ Тянь. — Хорошо.

Разбитое сердце Йонга моментально — и очень предсказуемо — склеивается воедино. Он резко вздёргивает голову вверх, ослепляет фейерверком из глаз и даёт в Хэ Тяня захлёбывающийся залп:

— Самые классные девчонки со всей школы! Музыка, бассейн с подогретой водой и пивная бочка! Прямо как у них полагается! Ништяки, приколы! Это будет идеально. Легендарно. Тебе понравится. А потом Бумер достанет свою электрогитару и можно будет устроить целый…

Хэ Тянь жестом заставляет его притормозить. Переспрашивает:

— Бумер?

Йонг подвисает, потом говорит недоумённо:

— Ну, Майк Форд. Бумер. Он же из Оклахомы.

— И что?

— Чувак. Оклахому называют «Раем Бумеров». Поэтому его называют Бумер. Это тоже крутая американская фишка. — Он ловит многозначительный взгляд Хэ Тяня и стонет:

— Ну что с тобой, а? Не становись занудным. Мы оторвёмся на год вперёд!

Хэ Тянь отставляет открытую колу и широко потягивается, чтобы скрыть (не заметить, проигнорировать, максимально замаскировать) ёкнувшее сердце, потому что видит спускающегося по школьным ступенькам Рыжего. Говорит, не отрывая от него глаз:

— Да нет, я просто подумал, что если ты переедешь в Америку, а тебя там начнут называть Великий Канал — будет неловко выходить на улицу.

— Это не одно и то же, — ворчит Йонг, но в голосе слишком много предвкушающего восторга, чтобы это звучало убедительно.

Судя по пусто-туманному взгляду, его уже здесь нет, он на вечеринке Майка Бумера Форда. Пляшет под модную электронику и вешается на девчонок, и стоит на голове, и пиво льётся из бочки ему в пасть. В его стиле. Идеальная вечеринка Лю Йонга — когда на следующий день свой идиотизм можно оправдать наличием пивной бочки.

Рыжий на ходу закидывает рюкзак на плечо, суёт мобильный в карман и коротко машет куда-то в сторону. На выходе со школьного двора его ждёт Ли — гора из сломанных ушных хрящей, рваных сухожилий и не шибко одарённых разумом мускулов, затянутых в серую футболку.

Он привлекает к себе внимание, но упорно игнорирует его. В этом отношении они с Рыжим будто вылезли из одного инкубатора — даже если купидон сядет им на плечо, они прихлопнут его ладонью и смахнут на пол, как комара.

На несколько секунд у Хэ Тяня сжимаются челюсти — он терпеть Ли не может. Каждый раз, когда этот шкаф встречает Рыжего с занятий, значит, что они едут в Клетку. Каждый раз значит, что вечером у Рыжего будет разукрашено лицо. Плечи. Всё тело.

Но вспышка раздражения очень быстро гаснет (гаснет, в принципе, всё), потому что Рыжий неожиданно скользит взглядом по школьному двору и находит их с Йонгом стол. Практически сразу.

Пару месяцев назад эта дворняжка молча пробежала бы мимо. Да ему в голову даже не пришла бы мысль о том, что где-то здесь может находиться Хэ Тянь.

Но что-то изменилось. Что-то продолжало меняться.

Медленно, как тысячетонный грузовой поезд, берущий разгон в горку. И от этих изменений становилось тепло. От них или от тоскливой мысли: каким мелочам тебя, разбалованную задницу, научил радоваться этот хрен.

— Здоров, — бросает Рыжий, еле разжимая губы. Негромко, коротко, мимоходом.

Хэ Тянь следит за ним взглядом, не отрываясь, чувствуя, как уголок губы выходит из-под контроля: ползёт вверх. Чувствуя, как Рыжий цепляется на этот взгляд, как рыба на крючок: не замедляет шаг, но и не отводит глаз.

Магнитный шарик — пытается оттолкнуться подальше, но возвращается с каждым толчком всё сильнее.

— Привет, — негромко здоровается Хэ Тянь, когда Рыжий проходит так близко, что едва не цепляет рукавом толстовки его плечо: мягко пахнет порошком, который обожает Пейджи. Сладко пахнет выпечкой. А ещё сбитыми костяшками и выебонами.

Тем, без чего рецепторы сходили с ума всю прошлую неделю в Токио.

Хэ Тянь понимает, что голову повело вслед за ним, как будто Рыжий, проходя, прихватил его пальцами за подбородок и попытался свернуть шею.

Он бы мог.

Хэ Тянь бы даже не сопротивлялся.

Хэ Тянь уже давно наплевал на подавление этого ощущения: будто в грудной клетке поселилась худая рыжая псина с глазами, в которых даже солнце тонет. Эта псина то слабо виляет хвостом, позволяя гладить узкую морду, то рычит, скаля белые зубы и агрессивно топорща шерсть на загривке — не подходи. Она непредсказуема, как огонь или море. Хэ Тянь может смотреть на неё столько же, сколько на огонь или на море.

Вот, какое дерьмище у него в голове.

От этого иногда становится жутко.

— …пора на пересдачу по экономике. Дружище, ты со мной? Приём?