Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

— Именно, — подчеркнул Молох, — поэтому я спрошу: вы уже придумали, как повязать Люцифера, или нет?

— Насколько я знаю, — начал Газаль, — у него уговор с Творцом: Сатана искушает людей и получает за это плюшки. Но где лучше всего ему бы в таком случае работалось? Конечно, в Верхнем мире. Понимаете, о чём я? Можно просто выкинуть его наверх, вместо того, чтобы постоянно запирать в подвале. В мире людей он будет менее могущественен и, правда, более обозлён. Вам остаётся согласовать это с остальными Князьями Тьмы — и всё! А для верности ещё и Вельзевула пусть захватит, а то я уже их не представляю друг без друга.

Молох перевёл взгляд на Люциана, мол, ладно, ты не зря его сюда привёл.

— Сатана вам не мяч для пляжного волейбола: просто так через сетку не перекинешь. Как вы планируете это провернуть? — уже с интересом спросил Молох, как отец двух детей, которые сами себе домик на дереве сколотили, а его не дождались.

— Вы это утвердите, а мы потом расскажем, как провернём, — закинул Газаль руки за голову и откинулся на спинку дивана.

— То есть вы ни черта не придумали ещё? — в лоб спросил Молох.

— Не то что бы совсем не придумали, но и к окончательному решению ещё не пришли, — быстро проговорил ангел.

Молох рассмеялся неопределённости ответа.

— Ладно, может, ваше сотрудничество не так уж и плохо. Это не значит, что я не буду ожидать очевидного для меня конца вашей дружбы, — Молох поднялся с дивана и стряхнул с галифе невидимые пылинки. — Господин главнокомандующий свободен сегодня вечером? — как бы невзначай поинтересовался мужчина.

Моргенштерн хмыкнул, смущенно посмотрев на Газаля, мол, неужели без него спросить не мог? Но потом всё-таки кивнул. Иногда Люциан позволял себе пропустить бокал вина наедине с Молохом. Сесть к нему на колени и скинуть бразды правления на двух секретарей и одного начальника по безопасности. Да, пожалуй, это опрометчиво. Но что делать? Весь Ад — как один большой вулкан, на котором сидишь и не знаешь, когда тот рванет. А рванёт обязательно.

Люциану просто пьётся гораздо легче, когда под ним бёдра Молоха. Сразу так спокойно становится, они ещё выбирают местечко потише. Моргенштерн хмелеет и сразу интересуется, а что это за пуговицы на груди и у мужчины и почему они до сих пор не расстёгнуты. Молох отвечает усмешкой и касается пряных от вина губ. Они всё такие же трепетные и сухие, как в момент их первого поцелуя. Ну, мужчина так предполагал. Зачастую мнение Молоха значило больше, чем истина.

Моргенштерн цеплялся за грудки его пиджака и утопал в водовороте нахлынувших чувств. Растворялся в сладости и пряности, побуждаемый ненавязчивыми прикосновениями к бёдрам, хорошо ощущаемыми через чёрную ткань мантии. Люциану понравилось носить её: она гораздо удобнее накрахмаленной униформы — и пользовался правом надевать, что захочется.

Ну, а Молоху какая разница, что стаскивать с любимой принцессы в порыве страсти?

========== Мой Люциан ==========

Мысли бегали в голове, как шлюхи по горящему борделю.

Кружится голова, я чувствую себя пьяным. От красоты. Ситуация — лучше не придумаешь. Если я когда-то предполагал, что такое в принципе возможно.

Дурманит запах. Пряный, сладкий, но тяжёлый запах. Он стелется за тобой шлейфом, когда ты отходишь. Зачем отходишь? Чтобы дать мне по лицу моим же ремнём.

Не помню, чтобы я предлагал тебе такое. Мысли о том, чтобы повести феррари наших отношений, поселились в твоей голове сами. Мне нравится. Я будто смотрю на распускающийся цветок с мягкими лепестками. Он становится всё выше, всё крепче.

Совсем не то, с чего мы начинали. Ты разбил мне губу, и я чувствую собственную кровь. Знаешь, никто в мире больше не осмелится сделать то, что совершил ты. Я их понимаю. Они ведь так дорожат своими мясными мешками — телами. И молят, чтобы я их не трогал, сапоги готовы лизать. Отвратительное зрелище.

Раньше тебе бы стало неловко, если бы произошло что-то такое. Но на тебе ни капли робости. Как будто ты решил мне за что-то отплатить. За годы непрерывного доминирования? Или, может, это кара за ошибки.

Я могу сломать наручники одним движением рук, но я не хочу. Вместо этого я предпочту любоваться твоими бёдрами и смотреть, что будет дальше. Зайдёшь ли ты дальше, чем разбитая губа? Понравится ли это мне?

Если я до сих пор послушно сижу перед тобой, значит, понравилось. Да какому идиоту может не понравиться? Поработав ремнём, ты подходишь ближе, и я могу щекой прижаться к твоему животу. Похохотать. Восторг? Восхищение? Благоговение? Пожалуй, ничего из этого. Я будто вырастил толкового старшего сына, решившего мне воздать сторицей.

Моя одинокая принцесса решила отплатить своему старому и страшному дракону.

Я хочу ещё. Неважно, чья кровь. Главное — она есть.

По спине ты бьёшь пряжкой, ожидая реакции. Прости, но я давно такой каменный. Вряд ли я порадую тебя смешным визгом или мольбой. В отличие от тебя я умею терпеть. Да, я содрогнусь от удара, ведь агония побежит от спины по всем нервным окончаниям, но это естественно. Я же не камень. Вроде бы.

Власть портит? Я бы не сказал. Скорее, способствует зрелости.