Вольнодумцы

Он посмотрел на себя в зеркало, попробовал оценить, как впишется в ряды меломанов, ещё раз причесался, прыснул на себя подаренным матерью на Новый год одеколоном «Булгари». По лестнице сбежал вприпрыжку, через две ступеньки, как в отрочестве, когда страшно хотелось, чтобы всё происходило быстрее.

На детской площадке дети лепили снежных баб. С обеда шёл крупный, мясистый снег.

Проехав совсем немного, он принюхался: в машине присутствовал незнакомый запах. Запах чужой, плохо определяемый. Что это? Странно! Откуда он? Настроение испортилось. У него паранойя?

Навигатор показывал, что до Большого зала Консерватории ехать семнадцать минут.

Припарковаться он сумел только в Калашном переулке. Ближе свободных мест не нашлось. Быстро, шурша упругим снегом, который ещё некоторое время не смогут убрать (снег для московских коммунальных служб всегда стихийное бедствие), дошёл до Большой Никитской, повернул направо, миновал бодрое здание Театра Маяковского, пересёк ещё один переулок, оставил сбоку кафе со стеклянными витринами и табличкой рядом со входом, что здесь продавал свои книги Сергей Есенин. В 90-е здесь находилась оладушная, и в раннем его детстве, по выходным, отец частенько водил его сюда, утверждая, что здесь самые лучше оладьи в Москве. С чего он это взял, так и осталось тайной. Иногда к ним подсаживались какие-то люди, и отец толковал с ними о чём-то странном и непонятном. Много лет спустя, когда Иван сам начал служить в полиции, до него дошло, что любовь отца к оладьям была вызвана необходимостью встреч с информаторами. Как-то он его спросил об этом, но тот стал недоумённо качать головой.

– Не понимаю, о чём ты, сынок!

Такую голубоватую лёгкую шубу Иван на Лиле раньше не видел. Его бывшая женщина выглядела шикарно. Чуть раскосые глаза смотрели с неизменной насмешкой, ни на ком не останавливаясь, но всё подмечая, чёрные волосы чуть завивались – на них вполне органично пристроилась пара снежинок.

– Какая точность! – Она подставила ему щёку. – Не сомневалась, что ты опоздаешь или вообще не придёшь. Неужели ты изменился? – Она улыбнулась. – Уговор: пока концерт не кончится, ни слова о деле.

– Что сегодня будем слушать?

– Рахманинова. «Всенощную» и «Колокола». Я купила абонемент в этом году. Очень довольна. Это концерт из абонемента.

Они выстояли длинную очередь в гардероб, потом поднялись на второй этаж. Около буфетов кучковались люди, знающие толк в буфетно-филармонической жизни.

– Что-нибудь хочешь? – спросил Иван у Лили.

– Шампанского выпила бы. А ты?

– Я за рулём.

– Один бокал. Выветрится.

– Эх! Уговорила.

Игристое было нарасхват. Многие меломаны, видимо, хотели настроить себя соответствующим образом.

– Я помню, ты больше по водке ударял. – Лиля смотрела ему прямо в глаза. Довольно холодно.

– Перед концертом водку пить пошло.

Девушка только удивлённо подняла брови и покачала головой.

В первом отделении исполняли «Всенощную» Рахманинова. Иван не подозревал прежде, что музыка способна так подействовать. Поначалу он следил за звуками, за руками дирижёра, за хористами, прилежно открывающими рты, а потом словно погрузился куда-то, в неконтролируемую череду эмоций, картин, помыслов. Покой и сосредоточение. И внутри этого покоя что-то ценное.

В антракте они с Лилей бродили по фойе. Она увлечённо рассказывала ему о Рахманинове.

Во втором отделении играли поэму «Колокола». Звуки наступали немного враждебно.

Лиля так близко, и кто же в этой ситуации не вспомнит о былой любви. А между ними была настоящая любовь! Наверное, потому они и расстались, так иногда утешал себя Иван. Так бывает, когда подлинное чувство вспыхивает между людьми, никак не подходящими для совместной жизни. И они ничего не в состоянии поделать с ним, разрушают себя. Доходило до того, что когда они не занимались любовью, то просто не могли друг друга выносить. Кто-то обязан был это прекратить. В их случае этот кто-то были они оба. Всё-таки они менты, а не персонажи мелодрам. Им потребовалось расцепиться, чтобы выплыть из трясины. Вот уже два года у них не было секса, и вот уже два часа они терпят друг друга вполне спокойно.

Иван так определил для себя их отношения: им не жить друг без друга, но чтоб это понять, необходимо постоянно существовать врозь.

Когда дирижёр вышел на поклон, Иван потянул Лилю за руку:

– Пойдём.

Девушка смерила его уничижительным взглядом, от каких он за два года уже отвык.

«Ну и пусть, постоим, раз она так хочет. Мне спешить некуда». Он смиренно продолжил хлопать в ладоши. Они вышли из зала чуть ли не последними.

Пока шёл концерт, снегу нападало столько, что можно было провалиться. Они едва выбрались на Большую Никитскую, ступая по уже имеющимся следам.

– Тебе не терпится уже попросить о чём-то, ради чего пришлось выносить Рахманинова? Но сначала ты меня пригласишь на бокал вина. Так ведь?

– Мне, кстати, очень понравился концерт.

Лиля только скептически улыбнулась.

В этом месте Большой Никитской, где гордо восседает Пётр Ильич Чайковский, а напротив белеет небольшая уютная церковь, уйма ресторанов и кафе.