Читаем Вольное царство. Государь всея Руси полностью

– А все же вельми любопытно и мудро у него иной раз выходило, – молвил Курицын. – Старик-то краснобай был. Он в любви женской много понимал. Раз Илейка мне сказывал про Адама и Еву. «Бог-де, – баил он, – Еву из ребра Адамова изделал, а потом-де так и повелось, что мужик ищет ту женку, которая из его ребра изделана, а найдет – до конца жизни ее одну и любит».

– Ишь ведь нагородил и Адама приплел! – рассмеявшись, заметил государь, а про себя грустно подумал: «Яз, пожалуй, в Дарьюшке-то свое ребрышко нашел».

Курицын, взглянув на государя, добавил:

– Мыслю, Илейка сказывал в сей басне о единении душевной и телесной любви.

Иван Васильевич метнул подозрительный взгляд на дьяка, но, овладев собой, сказал с непринужденной улыбкой:

– Может быть, так у некоих счастливцев бывает в нашей земной юдоли. К человечьему счастью у покойного дядьки моего особое чутье было. Сказывал он и мне как-то, что сам он всякую струну у сердца слышит.

– Вот вишь, государь, – усмехнулся Курицын, – и выходит, старик-то мудрецом был, разумел телесную и душевную жизнь…

В дверь постучали. Вошел дьяк Майко в сопровождении дворецкого и спросил:

– Государь, днесь ты хотел принять посла от короля Казимира. Он ждет тобя в передней. Как прикажешь?

– А кто там, в передней-то, есть и как все наряжено? – спросил Иван Васильевич.

– Наместник твой московский князь Патрикеев там, бояре и почетная стража твоя, – сообщил Майко.

– Скажи князю Патрикееву, – приказал государь, – сей часец буду в передней с Федором Василичем, пусть пришлет за мной стражу и окольничих…

Когда государь вошел в переднюю, все ждали его стоя. Иван Васильевич сел на свое место, и его личная стража в золоченых доспехах полукругом встала около престола.

Князь Патрикеев выступил вперед и, поклонясь государю, сказал:

– Державный наш государь! Прибыл к тобе посол Ян Андреич Ивашенцев от короля польского и великого князя литовского, от Казимира Ягеллоновича.

Посол приблизился к трону и, склонясь на одно колено, воскликнул:

– Vivat rex Moscoviae![141]

Иван Васильевич узнал того самого посла, который приезжал к нему когда-то в Переяславль. Узнал его и Курицын и шепнул государю:

– Тот самый, которого ты в Переяславле велел споить. Со ксендзом он тогда приезжал… – и произнес громко перевод слов посла.

Иван Васильевич встал с престола и сказал:

– Да будет здрав и брат мой[142] король польский и великий князь литовский! – Потом протянул руку послу, которую тот почтительно поцеловал. – Что сказывает мне брат мой король Казимир? – спросил Иван Васильевич.

– Привез яз тобе, государь, королевскую грамоту, – перевел слова посла дьяк Курицын. – Жалуется король на наезды князей твоих и людей их на королевские литовские вотчины и вотчины слуг короля. Вот о сем грамота самого короля. Разреши, государь, передать ее тобе.

При этих словах поднялся посол с колен и передал князю Патрикееву королевскую грамоту, а Патрикеев по знаку государя передал ее дьяку Курицыну.

– «Великий князь Московский Иван Васильевич…» – стал читать дьяк Курицын. – Далее, государь, буду яз тобе читать без приветствий и титулов, токмо суть дела. Король упрекает тобя за нарушение докончанья с ним о бережении его рубежей от наездов. Далее при сем король указывает: «наездчики полонят и угоняют литовских крестьян с лошадьми и прочим скотом, вывозят зерно и все съестное, а что с собой не могут взять, сожигают с дворами и избами; особливо много награбил Щавья Травин-Скрябин, человек сына твоего Ивана Иваныча. Щавья сей наехал и захватил два села, изгнав из них королевских волостелей». О всех сих нарушениях и грабежах, пишет круль, просит судить виновных нашим общим судом по докончанью, как сказано там: «Наряди, мол, для сего своих судей».

– Добре, – сказал Иван Васильевич, – исполню волю брата моего круля Казимира, а ты, посол Ян, отъезжай с Богом. Яз пошлю с тобой своего посла с ответом.

Когда посол вышел, Иван Васильевич обратился к Курицыну и приказал:

– Приготовь грамотку королю Казимиру и напиши, как наших гостей пограбили на посольских и литовских рубежах, особливо у Киева и Дебрянска, как мыт незаконно брали деньгами и товарами не токмо мытники, а и все порубежные власти, каждый сам собе, сколь мог урвать. Спроси короля, а сие как изделано: согласно нашему с ним докончанью али против него?

– Слушаю, государь, – молвил Курицын. – К утру все будет готово. Мыслю, токмо о жалобах короля на наезды лучше умолчать: отвечать нам нечего, а оправдываться невместно.

– Ты и не пиши о наездах-то, а придешь ко мне читать ответ королю, яз тобе тайную грамотку прикажу для сына написать.

На другой день после приема польского посла Яна Ивашенцева государь Иван Васильевич сидел в своих покоях после завтрака с боярским сыном Левашом-Некрасовым, ожидая прихода дьяка Курицына с грамотой к королю Казимиру.

– Хотел яз тобя спросить, – сказал государь, обращаясь к Левашу-Некрасову, – как живут испомещенные мною люди и достаточно ли у них воев, годны ли они для постоянного войска?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза