Читаем Вольное царство. Государь всея Руси полностью

– Добре! – воскликнул Иван Васильевич. – Ныне будем мы грамоты слать немцам не токмо через вестников, а и через пушки.

– Да, государь, беседы у нас будут у Ругодива много громче, чем были до сего. И другая для нас добрая весть пришла. Сказывают, двадцать третьего мая преставися великий князь литовский и король польский Казимир, а королем ныне в Польше стал его сын Ян-Альбрехт, великим же князем в Литве – другой его сын, Александр.

В дверь постучали. В сопровождении дворецкого вошел боярин Товарков.

– Будь здрав, государь, – поклонился боярин, – прости, без зова твоего.

– Сказывай, Иван Федорыч.

– Государь, во всем, что нам от доброхотов ведомо про князя Ивана Лукомского, а из людей его – про братьев Селевиных и про толмача латыньского, про ляха Матьяса, сии на розыске повинились. У князя Лукомского при обыске зелье найдено, которое в кафтан у него зашито было. И сознался он, что ядовитое сие зелье получил сам прямо из рук короля Казимира, дабы опоить тобя, если нельзя будет убить. Другие из слуг его…

– Другим вот круль смерть готовил, – проговорил Курицын, – ан смерть самого взяла! Бог-то злодеев покарал.

– И другие из слуг его, – продолжал Товарков, – и толмач Матьяс тоже во многих злоумышленьях покаялись и на многих еще иных указали; среди них некто повыше, кого назвать не дерзаю.

Государь побледнел и глухо произнес:

– Немедля судить их строго и казнить немилостиво, ежели суд вину утвердит. Сына же моего, князя Василья, за то, что в Литву бежать хотел, тайно взять за приставы, но в его же хоромах доржать и никого к нему не допущать, даже княгиню мою. Ты же, Федор Василич, заготовь приказ мой к шестому сентября на имя князь Василь Иваныча. Даю, мол, ему великое княженье в Твери. К тому же времю составим с тобой для Василья наказ и памятку для земских и ратных дел тверской земли.

Отпраздновав восьмого сентября в семье своей праздник Рождества Богородицы, князь Андрей Васильевич на другой день выехал с боярами из Углича на Москву, чтобы девятнадцатого сентября суды судить по своей трети. Как всегда в таких случаях, князь Андрей, любя блеск и пышность, ехал в сопровождении своих бояр и дьяков, окруженный многочисленной стражей и челядью в нарядных кафтанах. Следом за княжеской стражей, под надзором поваров, ехал обоз с мукой, крупами, маслом, с домашней птицей в клетках, а за телегами, по татарскому обычаю, пастухи гнали для трапезы князя сотни две молодых барашков.

Поезд князя Андрея Васильевича въехал в Кремль через Никольские ворота еще на ранней вечерней заре и проследовал в свои кремлевские хоромы, как обычно. Между тем как только обоз прошел под воротами, за ним с резким лязгом затворились железные двери. Это смутило князя. Подозвав своего стремянного, он с легким раздражением спросил:

– Узнай, пошто в такую рань ворота затворили и у всех ли башен?

Быстро вернувшись, стремянный сказал:

– У всех башен, государь, ворота уж заперты на замки и цепи.

Андрей Васильевич был очень удивлен, но не проронил ни слова. Еще более удивился он, встретив у себя на дворе набольшего воеводу, князя Ивана Юрьевича. Патрикеев поехал ему навстречу. Шагов за десять он спешился и подошел к Андрею Васильевичу. Тот тоже спешился.

– Будь здрав! – почтительно и приветливо сказал князь Иван Юрьевич.

– Будь здрав и ты, – сухо ответил углицкий князь, но все же по-родственному троекратно облобызал старшего двоюродного брата, мрачно добавив: – Дошел-то яз по милости Божьей добре, а вот как уйду отсюда – не ведаю…

– Бог даст, и уйдешь добре, – дружественно молвил князь Патрикеев. – Надобно мне, княже, кой-что с глазу на глаз тобе сказать.

– Пожалуй, княже Иван Юрьич, в мои покои. Будь гостем дорогим, – пригласил князь Андрей Васильевич. – Туда без доклада взойти никто не посмеет. Побаим с тобой, яко близкая родня. Может, и совет мне благой подашь…

Пройдя в трапезную на половине углицкого князя, набольший воевода сел, по указанию хозяина, на стол рядом с ним. Когда они оба выпили заморского вина, князь Андрей Васильевич нахмурился и злобно спросил:

– Наш-то ненасытный государь чужие вотчины, яко промышленник зверя в лесах, добывает.

– Мыслю, на сей раз, – уклончиво ответил Патрикеев, – похоже на то… – Князь Иван Юрьевич помолчал и тихо добавил: – Все мы в одном череду ныне стоим. А может, Господь и днесь помилует. Пронесет грозу мимо… Не наша в том воля и сила. Пока смиримся, а там – воля Божья. Может, все и по-иному повернется…

Углицкий князь, яростно скрипнув зубами, быстро произнес:

– Доживем, Бог даст, и до сего!

– Твоими бы устами мед пить, – неожиданно сорвалось вслух у Патрикеева, и он побледнел от неосторожного слова.

Наступило молчание. Князь Андрей Васильевич насмешливо прищурил глаза и неожиданно спросил:

– Ты послан за мной?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза