Вольное царство. Государь всея Руси

– Попечалуйся еще, господине, – продолжал просить Лычков, – чтобы разъехали наши крестьянские земли с монастырскими – идет у нас путаница несусветная, свары и обиды из-за межей.

– Добре, передам государю вашу челобитную, а сей часец идите, а яз буду править другое дело, – сказал Димитрий Иванович. И, обратясь к дьякам, приказал: – Зовите Гридю Голузнивого и его знахарей…

Зачастили гонцы на Москву. Набольший воевода Холмский, поощренный похвалой государя, еще лучше наладил вестовую службу, увеличив число гонцов и в то же время сократив длину перегонов, доведя их в иных местах даже до десяти верст. Борзые грамоты приходили каждодневно. Государь был все время весел и мог, как главный над всеми воеводами, ежедневно принимать участие во всех походах и боях и давать указания воеводам даже на полях сражения. По просьбе воеводы Юрия Захарьевича Кошкина Иван Васильевич смог послать ему в помощь на Митьково поле, что возле Ведроши, главного воеводу действующих против Литвы войск – князя Данилу Щеня-Патрикеева с тверской силой, у которого в передовом полку был Михаил Федорович Телятевский и Петр Иванович Жито, в правой руке – Осип Андреевич Дорогобужский и Федор Васильевич Телепень-Оболенский, и в левой руке – князья Петр и Иван Васильевичи Вель-Эминевы.

Из этих «борзых грамот» Ивану Васильевичу было известно, что князь Александр Казимирович послал к Дорогобужу под началом гетмана, князя Константина Ивановича Острожского, гетмана Николая Радзивилла, графа Хрептовича и князей Друцких столько же войска, сколько было у московских воевод под Ведрошей.

В том же тысяча пятисотом году, июля семнадцатого в пятницу, за час до захода солнца, прискакал с Митькова поля боярин Михаил Андреевич Плещеев.

Дворецкий постучал в дверь покоя государя и, войдя первым, произнес:

– Воевода боярин Михайла Андреич Плещеев! Токмо пригнал.

– Зови, – приказал государь.

Вошел бодрый красивый старик, ласково взглянул на государя и спросил:

– Не ожидал, государь?

– И-и, не чаял, Михайла Андреич, – молвил государь. – Даже враз голоса твоего не узнал! А сей часец вспомнил тобя, каким ты был, когда с воеводой Измайловым поехал из Твери в Москву с вестью. Как живого вижу! Ты и топерь могучий и баской…

– И яз тобя, государь, того времени помню, и, как сей часец, глаза твои вострые помню, и речь твою, не по возрасту вострую, помню. И Василь Василича, и Бориса Лександровича, и даже невесту твою, малолетнюю Марьюшку, как сей часец вижу. Давние времена! А сердцу, государь, они дороги!..

Государь подошел к боярину Плещееву, взял его за плечи и, потянув к себе, сказал:

– Ну, Михайла Андреич, поздравствуемся по христианскому обычаю, – и государь трижды поцеловал со щеки в щеку старого воеводу.

Взволнованный Плещеев, помолчав, молвил:

– С радостной вестью к тобе, государь! Привелось мне видеть великий ведрошский бой. Вот поспешил к тобе, дабы все самому поведать. Скакал без отдыха и вот на четвертый день поспел. Не думал даже, такую сильную и славную Москву приведет Бог увидеть. Дай тобе много лет здравия, государь.

– Ну, прошу, садись, Михайла, к столу. Выпьем по кубку за Русь святую!

Они чокнулись и осушили кубки.

– Дай, Михайла Андреич, еще раз обыму тя за те речи, которые ты пред султаном доржал. Не посрамил ты ничем ни Руси, ни государя ее перед иноземцами и перед самими погаными.

– Ибо, государь, превыше всего чту яз нашу Русь святую, – горячо отозвался Плещеев, – а тобя – яко достойного слугу ее.

– Ну, топерь сказывай мне все подробно, – молвил Иван Васильевич, – что видел на Митьковом поле.

– Чудеса там творились! – воскликнул боярин Плещеев. – Разреши, государь, выпьем еще за всех воев и воевод наших.

Осушив еще кубок, Плещеев продолжал: