Вольное царство. Государь всея Руси

– Дай Бог тобе пути, Василь Иваныч, – говорил государь, чокаясь с князем Ноздреватым. – Впрочем, за сие яз не беспокоюсь и советов тобе не даю. Лучше меня Поле ведаешь. Помню походы твои, особливо к Сараю во время войны с Ахматом…

– Рад служить тобе, государь, и ныне, – отвечал Ноздреватый, – как ранее служил.

– Добре служил и как боярин, и как воевода, – сказал Иван Васильевич и, обратясь к дворецкому, продолжал: – Холодное-то все приели мы, прикажи-ка горячую уху подавать да и стерлядок горячих на противне. Василь Иваныча в путь-дорогу посытней покормить надобно. Да к медам и водкам добавь фряжского.

– Василь Иваныч, – заговорил молодой государь, – порадей ты в Крыму-то о Курицыне…

– Верно, – подтвердил Иван Васильевич, – мы о сем в грамотах не пишем Менглы-Гирею, но сие наиглавное. Потом тобе грамоту пришлем, когда более о полоне его ведать будем. – Иван Васильевич замолчал, о чем-то вспоминая, и потом продолжал: – О том же, что в грамоте царю Менглы-Гирею нами писано, ты и ему, и вельможам его в мыслях добре утверди. За великие услуги против царя Казимира, которому он клятву сложил и земли ворога моего воевал, яз дела Менглы-Гиреевы сам крепко берегу. Скажи ему от меня: брат, мол, твой Нурдовлат по ярлыку твоему и приказу хотел к тобе пойти. Яз же, тобя оберегаючи, не отпущаю его, как и прочих братьев. Убытки и трудности для земли своей чиню тобя ради, ибо худо от братьев тобе будет. Снова из-за царства с тобой воевать будут. По собе сие ведаю… – Иван Васильевич горько усмехнулся и смолк.

– Государь, – напомнил отцу Иван Иванович, – еще в грамоте есть о недаче подарков…

– Истинно, – поддержал дьяк Майко, – а грамоту Скарие евреину яз, государь, переписал начисто и принес листики злата и чекан, дабы печать свою привесить…

– Добре, – молвил Иван Васильевич и, обращаясь к Ноздреватому, добавил: – Еще, Василь Иваныч, уясни Менглы-Гирею, что Барашу, сыну князя Именека, за небрежение его к делам моим и к царевым яз подарков не шлю. Приказал Менглы-Гирей проводить моего боярина до Мерла, а Бараш, не хотя боярина проводить, пошел прочь. За то нонеча и подарка ему нет. Да еще скажи Менглы-Гирею: послал он ко мне своего человека Сарыку – без дела. Яз его на сей раз пожаловал тобя ради, а впредь бы ты ко мне бездельных людей не посылал…

– Такие послы, государь, – усмехаясь, сказал князь Ноздреватый, – токмо волю им дай, всю казну твою разорят.

– А мы им руки отобьем, – весело продолжал Иван Васильевич. – Ты же не забудь, прикажи еще моим именем Хосе Асану и Кокосу, дабы купили мне лалы, да яхонты добрые, да и зерна жемчужные, какие наивеликие и баские у купцов есть. Прислал бы их мне, а цену яз заплачу да и сверх того своим жалованьем пожалую. – Обернувшись к сыну, он сказал с оживлением: – Ты помнишь, Иване, Гуил-Гурсиса, который письмо прислал по-латыни, а ты перевел его мне?

– Помню, батюшка, – ответил Иван Иванович, – купец наш Гаврила Петров письмо его привез. Баил он, что по-другому Гурсиса звать Захария или Скария, что евреин он…

– Хотел сей Скария на Москве у нас жить, и яз того хочу. Ну, читай, Андрей Федорыч, мою грамоту.

Дьяк Майко достал из ковчежца небольшой кусок пергамента и стал читать:

– «Божиею милостию, великий господарь Русской земли, великий князь Иван Василич, царь всея Руси, Володимерьский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Югорьский, и Вятский, и Пермяцкий и иных Скарие Евреину. Писал к нам еси с нашим гостем с Гаврилой с Петровым о том, чтобы тобе у нас быть. И ты бы к нам поехал. А будешь у нас, наше жалованье к собе увидишь. А похочешь нам служить, и мы тобя жаловать хотим. А не похочешь у нас быть, а всхочешь от нас опять в свою землю поехать, и мы тобя отпустим добровольно, не издержав».

– Добре, – сказал государь Иван Васильевич, выслушав всю грамоту.

Дьяк Майко, взяв хорошо очиненное гусиное перо, осторожно обмакнутое в чернила, на обороте грамоты написал: «По повелению государя грамоту от его имени подписал духовник государя Митрофан».

Просмотрев еще раз внимательно грамоту, Иван Васильевич возвратил ее дьяку, молвив:

– Скрепи моей золотой печатью.

Дьяк достал тонкий шелковый шнурок алого цвета, продел сквозь нижний конец пергамента, соединил оба конца его и обернул с обеих сторон тонкими золотыми пластинками.

Потом положил между двух створок стального чекана, сильно ударил по нему и выбил золотую печать государя с изображением Георгия-победоносца на коне, копьем поражающего дракона. По краю печати, вокруг этого нового герба московского, были выбиты все титулы Ивана Васильевича.

– Знатно изделана, – похвалил государь, любуясь печатью. – Ну, ныне все закончено. Ко времю успели. Вишь, солнце-то как весело встает, играет на морозе! Ну, давайте помолимся, потом посидим малость и проводим с Богом князя Василь Иваныча в путь-дорогу…

Московский посол Петр Федорович Заболотский вернулся из Твери в самое соловьиное время, мая второго, когда соловьи, угнездясь среди кустов боярышника, бузины и орешника, поют от зари до зари.