Вольное царство. Государь всея Руси

Государь вышел из колымаги и троекратно облобызался со стариком. Тот, смеясь, пропищал тонким голосом:

– Уснул наш Митенька. Разморило на свежем воздухе. Не почуял, как яз снял его с колымаги. Прошу, государь, не погребуй нашим хлебом-солью. Стол в трапезной собран.

Когда государь входил с боярином в трапезную, из других дверей навстречу им вышел Саввушка. Двери остались открытыми, из соседнего помещения слышался какой-то галдеж.

– Что за шум? – спросил боярин Федор Иванович.

– Пришли к тобе, господине, твои заозерские холопы, – ответил Саввушка, – а твой дворский их не допущат к тобе.

– Прости, государь, – молвил боярин Мячков, – мужики мои, невегласы, покой рушат. – И, обратясь к жене своей, высокой седой старухе с властным лицом, добавил: – Анисья Тихоновна, принимай с честью дорогого гостя. Яз же сей часец ворочусь. Прикажу токмо мужикам, дабы утре пришли. – И, повернувшись к государю, Федор Иванович сказал: – Покоя не дают из-за Егорьева дня. Уходить хотят на новые места. Вишь леса, лугов у них нет, да и пашня отощала. Прошу за стол садиться.

– Ты, Федор Иванович, тайность обо мне сохрани, а дверку-то не затворяй, – шутливо молвил Иван Васильевич, – а яз краем уха кое-что услышу.

– Да что же ты, боярин, решенье свое откладываешь, – с укоризной гудел из соседнего покоя стариковский низкий голос. – Уж канун Егорьева дня, а тобе токмо и сказать-то едино словечко: «согласен», и вся недолга! Время-то бежит, и у нас из двух коровенок на всю семью одна уже пала, с голодухи-то нахватала осоки, раздуло ее, и кончилась враз, даже зарезать не успели.

– Вся надежа у нас лишь на новые места, – заговорил другой голос, помоложе. – Зовет нас к собе помещик из боярских детей Семен Ильич Чарыков. У него земли жирные; дубовые, липовые и кленовые рощи есть; малины много; орехов лесных, а вдоль берега Москвы-реки – поймы, где в ериках и протоках можно и рыбки наловить; в камышах и тростниках ребята и девки могут утиных яиц набрать. В крайности и желудей посбирать можно, да у нас у самих есть в запасе пшена малость, с грехом пополам проживем до новой ржицы.

Боярин Мячков выслушал мужиков, помолчал, обдумывая свое решение, и, обратясь к дворскому, спросил:

– Степаныч, а недоимки за ними есть?

– Нет, – загудело сразу несколько голосов, – нет, истинный Бог, нет…

– Никаких недоимок за ними нет, – подтвердил дворский. – Хворостинины справные холопы.

Наступило молчание.

– Не губи семью, боярин, – заговорил опять тот же старческий низкий голос. – Отпусти нас на Егорья-голодного. А ежели Егорья-холодного нам ждать, то погибель всему роду Хворостининых…

– Ну, Бог с вами, согласен яз, – тихо молвил боярин Мячков.

– Спаси тя, господине, за доброе дело, – сказал старик Хворостинин, – дай те Бог долго жити и здравым бытии.

Боярин Мячков возвратился в трапезную с некоторым смущением.

Государь засмеялся и воскликнул:

– Ловко тя мужики окрутили!

– И-и, государь, мой-то боярин, истинно агнец, – с досадой проворчала Анисья Тихоновна. – Не догляди яз – все раздаст, ни в чем никому отказать не может.

– Таков уж у нас обычай на Руси, чтобы на Егорья-весеннего и на Егорья-осеннего холоп уйти мог от своего господина к другому.

– Вот таким, как ты, вборзе легче будет после новой Судной грамоты, – молвил государь. – Отменим Егорья-то голодного. Пусть осенью на новые места переходят, и то токмо один человек из деревни.

Наутро после Егорья-голодного за ранним завтраком боярин Мячков принес Мите клетку со щеглом и поставил на лавку около него. Ручной щегол спокойно прыгал с жердочки на жердочку и поглядывал то одним, то другим глазом на Митю, словно рассматривал его, а Митя с еще большим вниманием рассматривал щегла.

Попрыгав на жердочке, щегол нетерпеливо пискнул и, заглянув в пустую кормушку, пискнул еще громче.

– Ишь пичужка Божья, – сказал ласково Мячков, – есть захотела.

– А чем кормить ее? – спросил Митя.

– Сей часец увидишь, – ответил Федор Иванович.

Он выдвинул кормушку из клетки и, взяв из мешочка конопляного семени, насыпал в кормушку и поставил ее на место. Щегол сразу оживился. Радостно попискивая, вскочил он на кормушку, схватил зернышко и быстро стал катать его по клюву, расколол пополам и выбросил шелуху, потом схватил второе, третье. Он так быстро хватал зерна и выплевывал пустую шелуху, что обсыпал ею все дно клетки.

– Как быстро ест! – воскликнул Митя. – В кормушке много уж зерен убавилось.

– Вот тобе конопляного семени в запас, – сказал Федор Иванович, передавая Мите мешочек.

Мальчик-слуга принес маленькое ведерко с водой и, отворив дверцу, осторожно поставил его в клетку. Щегол тотчас же сел на ведерко и стал пить, закидывая головку, как курица.

– А теперь яз поставлю клетку у окна, где солнце светит, – сказал Федор Иванович.

Подали завтрак. Митя стал есть и забыл о щегле. Вдруг вся трапезная наполнилась звонким, как у жаворонка, пением. Митя вздрогнул и замер, не спуская глаз со щегла.

– А ты, Митенька, сначала поешь, – обратился государь к внуку, – а потом щегла слушай.

Митя поймал взгляд боярина Мячкова и спросил:

– А он долго поет?