Вольное царство. Государь всея Руси

– Борзо пошли, Феденька, князю Лександре грамоту от моего имени, в которой укажи: «Государь, мол, всея Руси не ведает, пошто Стефан зло тобе учинил. Государь днесь же шлет своего посла Михайлу Василича Кутузова к господарю Стефану молдавскому, дабы Стефан был тобе таков же, как и нам, сиречь тобе, моему другу, был бы друг добрый, а не ворог». После же разных родственных изъявлений укажи, Федор Василич, меж всего другого: «Яз, мол, для Литвы никоторых товаров заповедными не объявлял, а ты, Лександра, золото и серебро из Литвы на Русь продавать заповедал и даже из других стран через рубежи свои нам возить не позволяешь». Еще отпиши ему, как сумеешь, о неисполнении им обещанного при сговоре о церкви греческой; на его оправдания – предки-де его право учинили: церквей греческого закона больше не строить, а старых не обновлять – ответить прямо моими словами: «Нам до тех ваших правил дела нет никоторого! Пусть делает, как обещал». О прочих же утеснениях великой княгини Олены ответь по своему разумению. Заедино пошли с Кутузовым на Литву грека Петра Траханиота с моим ответом на челобитную ко мне князя Василья Михайлыча верейского. Запиши так: «Бил ты мне челом нелюбие с сердца сложить и к собе бы мне тобя принять, а у вас наша казна, которую увезла в Литву твоя княгиня. Дай мне клятву, что всю казну вернешь нам, и мы, по вашему исправлению, и жаловать вас будем». Все закончи днесь и днесь же пошли на Литву Кутузова, дьяка Майко и Петра Траханиота. Иди с Богом, Федор Василич!

Государь, обернувшись к Патрикееву, спросил:

– А как дела у тобя, Иван Юрьич?

– По воле твоей начинаем днесь войну со свеями. Ночесь из Москвы выступает первая рать под град Выборг. В сей рати идут: в большом полку – племянник мой, князь Данила Щеня-Патрикеев; в передовом полку – князь Петр Никитич Оболенский и князь Федор Иванович Ряполовский; в правой руке – князь Федор Василич Телепень-Оболенский и князь Иван Иваныч Слых-Оболенский; в левой руке – боярин Федор Петрович Сицкий-Добрынский. Две другие рати пойдут так: одна – из Пскова со всей приправой[161] пойдет в свейские немцы ко граду Або под началом воевод – князя Василия Федорыча Скопина-Шуйского и боярина Ивана Андреича Плещеева-Субботы; вторая рать пойдет из Новагорода на Тавастгус под началом воевод: в большом полку – боярин Яков Захарьин-Кошка и боярин Иван Андреич Лобан-Колычев; в правой руке – боярин Федор Костянтиныч Беззубцев; в левой руке – боярин Тимофей Лександрыч Тростенский.

– Все добре, – сказал государь, – а вборзе и мы с тобой и прочими воеводами выступим к Новугороду. Днесь же прикажи всем полкам, дабы они, уходя к месту, наидобре вестовой гон нарядили: для вестников – сменных коней на станах, а для передачи наиборзых грамот – сменных гонцов.

Первого сентября тысяча четыреста девяносто шестого года прискакал первый сменный гонец с грамотой от воеводы большого полка князя Щени. С тревогой он сообщал, что ходят недобрые слухи вблизи рубежей русских через местных мелких торговцев и мытников. «Бают, все пути движения московских войск шведам откуда-то ведомы. Сие не дает мне, – пишет воевода, – впадать нечаянно во вражеские земли. Ты, великий государь, разумеешь добре, каков мне от сего вред и урон».

Иван Васильевич, подчеркнув это место ногтем, указал князю Ивану Юрьевичу. Тот изменился в лице и сказал тихо:

– Видать, свейские немцы у нас доброхотов нашли.

– Вестимо, – согласился государь и добавил: – Мыслю, когда в докончанье с королем данемаркским Гансом тайные статьи писали, про них свеи-то и сведали.

Сидевший за столом в малой думе дьяк Иван Васильевич Волк-Курицын заволновался и проговорил:

– Докончание было писано по-латыни, а толмачил со свейского на латыньский наш книгопечатник из ганзейского города Любека Варфоломей Готан, тот самый, которому ты, государь, переслал через меня подарки и свою охранную грамоту с большой золотой печатью.

Иван Васильевич задумался, а дьяк Федор Васильевич, усмехнувшись, молвил:

– Они, иноземцы-то, все единым миром мазаны: Иван Фрязин, Абляз-Бакшей и сей Варфоломей… Помнится мне его печатная книга «Святая Бригитта», которую мне дядя великой княгини, князь Раль-Палеолог, привез в позапрошлом году из Данемаркии. В сей книге Варфоломей в конце от себя припечатал по-латыни стих, который по-русски означает: «Хвала Богу, а гривны золотые Варфоломею…»

Иван Васильевич нахмурился.

– Надоть о сем, – молвил он, – боярина Товаркова уведомить.

– Дай Бог, – произнес дьяк Курицын, – скорей бы у нас все послы и толмачи из русских были.

– Брате Иване, – сказал князь Патрикеев, все еще держа в руках грамоту воеводы, – ниже-то князь Щеня пишет: «Наши лазутчики уже много разведали о Выборге. Во граде сем застава вельми увеличена, а все ветхие стены и башни, которые нам были ведомы, ныне укреплены заново, а перед всеми воротами града и у стрельниц, которые к приступу были намечены, вырыты ямы и рвы, и сажен на сто пятьдесят вперед насыпаны земляные валы, а на них поставлены пушки…