Вольное царство. Государь всея Руси

– Дела пошли трудные, государь, даже с бунтами и драками, до кольев доходит… Народ озлобляется и против церкви, и против государя. Бают, что ты народ-то на растерзанье жадных попов и вотчинников отдал. Так вот и есть, государь, по спорному делу Симонова монастыря с крестьянами Пахорской волости. Монахи правят своевольно распашки крестьянских земель. Крестьяне подали в суд, доказывая, что земли у них тяглые, черные, государевы, а не монастырские, а монахи доказывают, что спорные земли за монастырем по обмену с дедом твоим, Димитрием Иванычем, а меновая грамота погорела в суздальский пожар. Свидетели-знахари от Пахорской волости целуют крест, что сии земли черные, тяглые. Другое спорное дело – о захвате старцем Симонова монастыря Антоньевской пустоши, деревень Тенетилова, Исаевой и других. Тяглый крестьянин Гридька Голузнивой целует крест на том, что сии земли суть черные, тяглые, великокняжеские, а не монастырские. Старец же Семен говорит, что все земли сии или куплены монастырем или пожертвованы ему яко задушье, токмо купчие и задушные грамоты о сем погорели в пожаре. Посему яз слушал токмо свидетельства знахарей от обеих сторон из деревенских старожильцев после присяги их с крестоцелованьем. Третье спорное дело – крестьян Залесской волости с Троице-Сергиевым монастырем за владенье Залесской волостью, которую крестьяне считают тоже черной, тяглой, а не монастырской; старец же Касьян от Сергиева монастыря представил на сию землю купчую токмо без печати. И яз все три дела хочу решить в пользу крестьян.

Иван Васильевич нахмурился и молвил с досадой:

– Сколь разов яз тобе сказывал, а ты все в толк не возьмешь. Ныне мы, Митрий, за православную церковь в Литве бьемся, нельзя же православную церковь нам самим на Руси теснить. Папа рымский без того объявляет нас безбожниками, а узнает про то, как мы свою Церковь утесняем, напишет послание ко всем православным и прочим церквам, что «государь московский винит рымскую церковь и Литовское государство в утеснении православия, а сам у собя на Руси теснит православную церковь, чего и поганые татары не деяли…»

– Пошто же ты сам церковные вотчины отбирал и топерь хочешь отбирать? Почему задушье запретил давать? – спросил внук.

– Ты, Митя, в шахи играть гораздо умеешь. Посему знать должен, что всякому ходу свое время. Надобно такое время выбрать и такой ход изделать, дабы шах сам сдался, как мне сдался митрополит Симон и сам благословил церковные и монастырские вотчины испоместить в новгородских землях для испомещенья дворян с их слугами и воями.

– Но, дедушка, ведь и волость может воев давать? – возразил Димитрий.

– Ничего ты не разумеешь! – промолвил с досадой Иван Васильевич. – Ведь войско-то у нас ныне постоянное. Ведь мы воев не по разрубу берем, а у военных помещиков. Нам вои ныне, как и воеводы, – преж всего служилые люди. Должны они ратному делу непрестанно учиться и с младых лет служить в полках все время, дабы готовыми быть на всяк день и час и ратное дело разуметь, а не токмо подати платить. В малом поместье у дворянина его люди – все вои, а пашенные люди – токмо старики да непригодные к ратному делу мужики и женки. Да опричь того, служилые дворяне будут холопов наймать, а холопы потом у них крепостными станут, и смогут они трехпольное хозяйство вести, которое невмочь крестьянину тяглому, черному.

– А как же ты, государь, монастырских пашенных людей от попов потом возьмешь, яко воев, в полки? – снова спросил внук.

– Вижу, не разумеешь дела, Митрий! – уже с нетерпеливостью заметил государь. – Брать воев по разрубам при постоянном войске не надобно… Много раз приказывал яз тобе: изучай науку государствования, для сего беседы веди с дьяком Федором Василичем и у меня о всем расспрашивай, а тобе сие нелюбопытно. Баил ты токмо с матерью о вере и о прочих небесных делах, а о земных забывал. Не гораздо сие для государя. Вот и неправо мыслишь топерь, когда земные дела решать надобно. Матерь твоя попрекала меня, что яз к православию вернулся, суеверий церковных придерживаюсь… Побай еще раз о сем с Федором Василичем. Он верный друг и главный помощник наш. Решения же судебные утре принеси мне на утверждение, ибо решения яз свои дам. Вот и разумей, Митя, как распри за веру в чужой земле иногда на наши решения у нас влияют. Ежели в Литве мы обороняем православие, то и у собя притеснять православную церковь не можем, ибо война у нас с Литвой и православные литовцы, увидя, что мы у собя тоже тесним православную церковь, не будут свою паству подымать против князя литовского. А сие нам ущерб…

В канун Вербной субботы, седьмого апреля тысяча пятьсот третьего года, у государя Ивана Васильевича была беседа с сыном Василием Ивановичем после проводов многих иноземных послов, уехавших в этот день из Москвы.

В беседе принимали участие бояре Ховрин и Захарьин-Кошкин, воеводы князья Василий Холмский и Василий Щеня-Патрикеев и дьяки посольского приказа Афанасий и Иван Курицыны, сыновья недавно умершего Федора Васильевича.