Когда ее карета остановилась у паперти деревянного временного собора Успения Богородицы, построенного на каменном основании старого здания, она сама дрожащими руками раздвинула занавески кареты. Стоявший у подножки повозки Иван Фрязин подал ей руку, помог сойти на землю. Следом за ней вышли старая нянька и горничная.
Царевна робко остановилась возле входа в храм и испуганно оглядела серое, пасмурное небо и кремлевскую площадь, покрытую грязным тающим снегом. Увидела рядом каменную стройку в лесах и глядевших на нее с лесов каменщиков, увидела сбегающихся со всех сторон к храму мужиков и женок крестьянского звания. Тоска сдавила ей грудь, слезы подступили к горлу. Кругом было все незнакомое ей, совсем чужое.
– Одна, одна, как в пустыне, – прошептала она. – Господи Боже мой, помоги мне, рабе Твоей!
Сдержав себя, она еще раз окинула взглядом площадь, церкви и деревянные хоромы, стоящие в отдалении.
– Где же его высокопреосвященство? – спросила она Ивана Фрязина о папском легате.
– Послы государевы, – ответил денежник, – вместе с дьяком Курицыным повезли его в хоромы, которые ему и отведены на время пребывания в Москве.
Царевна хотела узнать еще, зачем ее одну привезли к церкви, но, увидев в дверях храма величавую фигуру в пышном церковном облачении, быстро спросила:
– Кто это?
– Глава церкви русской, – ответил Иван Фрязин. – Сам Филипп, митрополит московский и всея Руси.
Царевна быстро пошла навстречу владыке и, подойдя к нему и став на колени, молвила по-русски:
– Бляслови, отче.
Митрополит благословил ее:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И ныне и присно и во веки веков.
– Амэн, – тихо и благоговейно проговорила царевна по-латыни.
Введя всех во храм, владыка Филипп прочитал перед алтарем краткую молитву и, обратясь к присутствующим и поклонясь царевне, сказал:
– Поздравляю тя, государыня, со счастливым прибытием и молю Господа Бога, дабы помог тебе счастливой быть навек с государем нашим. Сей же часец отведу тя, государыня, к великой княгине Марье Ярославне, к матери государя моего Ивана Василича…
Речь эту Иван Фрязин перевел царевне на итальянский язык и так передал владыке ответ царевны по-русски:
– Благодарю ваше высокопреосвященство за милость и ласку, которую оказали вы бедной сироте из царской семьи Палеолог. Буду яз счастлива видеть государыню, матерь государя, которая и мне матерью отныне будет…
Хоромы государыни, как и государевы, были деревянные, и внутри их было тепло и уютно. Это сразу оценила царевна, вспомнив римские каменные дома без печей, в которых зимой было всегда холодно и сыро. От тепла в хоромах и самой ей теплее стало на душе, но слезный комок все еще подкатывал к горлу.
Войдя прямо в трапезную княгини Марьи Ярославны, царевна увидела высокую стройную женщину, лет за пятьдесят, несколько обрюзгшую и с сединой в волосах, но все еще красивую. Приняв благословение от митрополита, княгиня стала внимательно слушать, что говорил ей владыка. Царевна же, крестясь на иконы по-православному, искоса взглядывала на старую государыню. Царевна заметила, что на государыне одежда простая, весьма красивая и богатая, и невольно у нее мелькнула мысль: «Они тут лучше римлянок одеваются».
Отмолясь, повернулась она лицом к государыне и встретила теплый взгляд больших темных глаз, опушенных густыми ресницами.
– Поди ко мне, милая сиротинка бедненькая, – ласково проговорила Марья Ярославна.
Царевна хотя и не поняла слов, но взгляд и голос обволокли ее душу такой материнской нежностью, что слезный комок снова подкатился к горлу. Заплакав, она бросилась в Марье Ярославне и, обнимая ее, целовала ей лицо и руки.
Когда у старой государыни окончили завтрак, приглашенный толмачом Иван Фрязин тотчас же встал из-за стола и почтительно спросил:
– Есть ли тобе, государыня, надобности в моих услугах?
– Спроси-ка у царевны-то, сыта ли она и довольна ли, – молвила ласково Марья Ярославна, – не хочет ли сладкого меда она с сухим вареньем малиновым?
Царевна благодарила, говоря, что все было вкусно, что и сыта она, что и мед пила и более ничего не может ни пить, ни есть.
– А главное, – перевел Фрязин заключительные слова царевны, – была мне материнская ласка на чужой стороне.
Марья Ярославна обняла и горячо поцеловала свою будущую сноху, спросив:
– Как звать-то тобя, доченька?
– Зоя-София, – отвечала царевна, радостно улыбаясь.
– При венчанье же тобе лучше Софью избрать в память бабки великого князя, Софьи Витовтовны.
– Яз, государыня, согласна: Софья, – не без труда, но по-русски ответила царевна.
– Добре, добре, – обрадовалась Марья Ярославна, – вижу, ты уж и по-русски разумеешь.
– Маля разумей, маля…
Дверь в трапезную отворил дворецкий Данила Константинович и, поклонясь, громко возвестил:
– Святый владыка и великий князь…
Царевна Зоя заволновалась, не зная, вставать или не вставать перед государем, но ее выручила старая княгиня.
– Сыночек мой, – сказала она, вставая и идя навстречу великому князю, – Зоюшка-то уж по-русски разумеет.
– Маля, маля разумей, – прошептала царевна в смущении, встретив острый взгляд больших, таких же темных глаз, как у государыни.