Волнолом (СИ)

Буквы перестали проступать на бумаге, и Генрих уже подумал, что опять вмешалась либо стихия, либо вездесущая «фаворитка», но на этот раз обошлось. Собеседник просто взял паузу, чтобы собраться с мыслями. После чего продолжил: «Так вот, шипы на гербе Стеклянного Дома появились совсем недавно — по историческим меркам, во всяком случае. Примерно лет 20–30 назад. Причем появились без всякой помпы и официальных оповещений. Просто герб отчего-то вдруг стали рисовать с ними. И, что самое удивительное, в экспертной среде это прошло почти незамеченным. Будто все молча приняли к сведению и сразу потеряли всяческий интерес. Теперь-то, задним числом, я понимаю, насколько все это странно. И недоумеваю — почему лично я ни разу не задавался этим вопросом? Позор! Посыпаю голову пеплом…»

Генрих хмыкнул. Забавно — в тех же выражениях знатоки реагировали на вопросы о «фаворитке». Значит, в течение многих лет никто не замечал ни Сельму на фотографии, ни чертополох на гербе. Загадки явно из одного ряда, но кто подскажет ответ?

Геральдисту он написал: «Коллега, не будьте слишком строги к себе. В каждой науке, в конце концов, имеются свои белые пятна. Значит, на тему шипов нет даже неофициальных версий?»

Тот застрочил: «Более или менее содержательных — ни единой, в том-то и дело! Вот разве что отрывочный разговор на коллоквиуме… с кем именно — хоть убейте, совершенно забыл… мол, тот же мотив в аллегорической форме отражает одна легенда… минутку, пороюсь в памяти…»

Генрих, вспомнив декламацию библиотекарши, предположил: «Баллада о храбром рыцаре, которого чертополох спас от злой колдуньи?»

«Она самая! Вы ее слышали?»

«Да, но тоже не понимаю, в чем смысл аллегории. Собственно, это одна из причин того, что я заинтересовался данным вопросом. Что ж, коллега Легат, благодарю, что уделили время. Ваш экскурс добавил еще один штрих к проблеме, которой мне выпало заниматься».

Отложив перо, Генрих какое-то время сидел в раздумьях. Потом взглянул на часы, удовлетворенно кивнул — час пролетел почти незаметно. Что ж, проверим, какие еще темы занимают аудиторию.

Как оказалось, политическая дискуссия, спровоцированная смертью профессора, до сих пор не утихла. Более того, она ширилась, приобретая порой неожиданные оттенки. Отдельные сентенции явно отдавали крамолой.

Некий Десятник писал, к примеру: «Здесь много рассуждали об исторических предпосылках железной эры, принимая ее как некую благословенную данность. Но давайте задумаемся, коллеги, не вредит ли такая установка общему делу? Не оказываем ли мы Его Величеству медвежью услугу, заливая государственный механизм верноподданнической патокой? И не пора ли озаботиться серьезным, фундаментальным анализом, чтобы не только подчеркнуть достижения, но и, если понадобится, прямо и объективно указать на отдельные недостатки?»

Вступил собеседник, называвший себя Сычом: «Я долго молчал, коллеги, но теперь скажу без обиняков. Дело не в недостатках. Вся железная эра — одна чудовищная ошибка. Это мое выстраданное мнение, и я готов отстаивать его на любой трибуне».