Волнолом (СИ)

Шестизарядная машинка, собранная на королевской оружейной фабрике в Эрфурте (гражданская модель с самовзводом, укороченным стволом и весом меньше двух фунтов), экстатически дернулась и выплюнула кусочек металла. По Речному проезду прокатился радостный гром.

Время растянулось, словно резина, или что-то случилось у Генриха с восприятием, но он отчетливо видел, как толстенькая лобастая пуля ползет вперед, продираясь сквозь воздух, ставший вдруг упругим и неподатливым, а за ней остается след, похожий на мерзлую кильватерную струю.

Чем ближе к цели, тем явственнее замедлялся полет. Воздух твердел, и пуля ввинчивалась в него с неприятным хрустом. «Фаворитка» будто укрылась в огромном кристалле льда, грани которого блестели в лунном сиянии. Глаза ее остекленели, застыли каплями янтаря.

В нескольких дюймах от лица Сельмы металлический цилиндрик остановился, густо покрылся изморозью. Раздался тихий жалобный звон — такой бывает, если легонько ударить ложечкой по бокалу из тонкого хрусталя.

Ледяной панцирь треснул, раскололся — и вместе с пулей осыпался мелким крошевом на каменный тротуар.

Сельма шевельнулась, осторожно повела головой.

Генрих попытался выстрелить еще раз, но тело больше не подчинялось ему — палец на спусковом крючке превратился в камень, а грудь сдавил невидимый обруч, не давая даже вздохнуть или закричать. Перед глазами поплыли пятна.

Лошади в упряжке нервно ржали и дергались. Кучер удерживал их, испуганно глядя через плечо на Сельму. Та сказала ему:

— Проваливай. Молча.

Возница что-то проблеял, истово закивал и от души хлестнул лошадей. Экипаж унесся прочь по безлюдной улице. «Фаворитка» подошла к Генриху и резко взмахнула правой рукой — словно всадила воображаемый нож ему под нижнюю челюсть.

Генрих знал, что это только иллюзия, и никакого ножа у психопатки нет, но все равно ощутил, как обжигающе-холодное лезвие, пронзив носоглотку, вошло ему прямо в мозг. Боль взорвалась в голове ослепительным фейерверком.

Сельма слегка провернула лезвие, и боль расцвела еще одним кроваво-красным бутоном. Запрокинув голову и прищурившись, «фаворитка» глядела в глаза врагу — отслеживала реакцию. Похоже, увиденное удовлетворило ее — Генрих почувствовал, как ледяной клинок выходит из черепа, нехотя уползает мерзкой змеей.

— Похоже, я все-таки ошиблась в тебе. Считала тебя трусом, хоть и неглупым, а ты, выходит, храбрый дурак.

Генрих не удостоил ее ответом. Точнее, не удостоил бы, если бы язык его слушался. Сельма, впрочем, не оценила богатую палитру его молчания. Продолжила ровным голосом:

— Вынуждена признать, ты почти застал меня врасплох, Генрих. Конечно, подъехав, я сразу тебя проверила на опасную светопись. Но ты вместо этого притащил свою железную погремушку. Отдай ее, кстати. Разожми руку. И да, пока не забыла: можешь дышать.

Она брезгливо, двумя пальцами взяла револьвер — словно дохлую мышь за хвостик — и отшвырнула в сторону.

— Пусть это будет мне бесплатным уроком. Инерция мышления — опасная вещь. От мастера-светописца я ожидала совсем другого подвоха. Кто ж знал, что мастер уже настолько отравлен машинным веком? Твоя выходка отняла у меня много сил. Но не радуйся — резерв, предназначенный для главного дела, остался нетронутым. А это значит, что сейчас…

Несмотря на свое рационально-выверенное безумие, Сельма еще не утратила человеческие эмоции — Генрих смог убедиться в этом, когда она, не сдержавшись и на миг сбросив маску ледяной королевы, зашипела ему в лицо:

— Сейчас ты пойдешь со мной и будешь смотреть. Он сдохнет прямо перед тобой — сдохнет в мучениях, слышишь? И я не разрешу тебе отвернуться. А потом, когда с ним закончу… Нет, ты не умрешь, не думай. Но я накажу тебя и кое-что отберу. Например, твою куколку с невинными глазками, библиотечную крыску. Да-да, ты самую! Что, Генрих, проняло? Теперь, наконец, проникся?

Еще несколько секунд она буравила его взглядом. Потом сказала почти спокойно:

— И я тебя умоляю, Генрих, не надо винить меня. Ты взрослый человек и должен знать цену своим поступкам. Да, и еще одна маленькая формальность — во избежание, так сказать…

Она сделала легкое движение кистью, будто очертила в воздухе круг, и Генрих почувствовал, как вокруг шеи захлестнулась невидимая удавка. Ноги и руки опять обрели подвижность, но стоило дернуться к «фаворитке», как петля затянулась туже.

— Все понятно? — спросила Сельма. — Замечательно, тогда пошли. Наблюдай.

Она зацокала вдоль решетки. Генрих плелся за ней, как баран на привязи. Удавка не только мешала отклониться от курса, но и высасывала волю к сопротивлению, оставляя лишь вялое безразличие. Он попытался окликнуть Сельму — не получилось. Речь она ему не вернула.

У ворот имелся звонок, но «фаворитка» не стала тратить на него время. Просто повторила недавний фокус — запор осыпался осколками льда.