Волнолом (СИ)

— …из подвала так тихонечко — у-у-у…

— …да сами взгляните — склеп натуральный…

Уловив последнюю фразу, Генрих присмотрелся к дому внимательнее и тоже почувствовал беспокойство. Что-то неуловимо-тоскливое, неживое пряталось за помпезным фасадом. Ощущение было смутно знакомым, хотя Генрих видел эту постройку впервые в жизни.

Какой-то господин рядом обстоятельно объяснял:

— Несчастливый дом, что тут скажешь. Прошлый хозяин его продать собирался из-за долгов. Дом-то ветхий уже, под снос. И поставлен неудобно — из-за него дорога петляет. Говорили — и впрямь снесут, дорогу спрямят. Да вот не срослось. Теперь что-то непонятное тут творится…

Генрих, не слушая больше, двинулся прочь. Он, кажется, догадался, чем дело. Узнал эту мертвую пустоту, что поселилась в окнах. Такая же была в глазах у Франца и у барона.

В том, «правильном» мире дом, наверно, снесли, как и собирались. А здесь он почему-то стоит. Еще один оживший покойник, только не из плоти и крови, а из камней и досок. Хозяева об этом не знают, но все равно ощутили потустороннюю жуть, вот и унесли ноги. Любой бы на их месте унес…

На следующем перекрестке Генрих наконец-то поймал извозчика и через четверть часа был на Пчелиной улице. Район оказался тихий и небогатый — промерзшие лужи, побуревшая трава на обочине, старые сады за заборами. Обиталище Сельмы на фоне соседей не выделялось. Оставалось только гадать, зачем ей подобная конспирация.

Служанка, отворившая дверь, проводила его в гостиную. Обстановка там была не то чтобы бедной — скорее, скудной. Пара кресел, диванчик, ореховый столик с гнутыми ножками. Унылый натюрморт на стене — ваза с лиловатыми астрами.

— Картину не я выбирала, — сказала Сельма, сидевшая в углу у окна.

— Не сомневаюсь, — подтвердил Генрих.

— Я надеялась, что эта хижина мне вообще не понадобится.

«Фаворитка» мало походила на себя прежнюю. Закрытое шерстяное платье до пят, волосы собраны в немудрящий хвост на затылке, никакой косметики на лице. Слова произносила тихо, будто экономила силы.

Генрих, не чинясь, подтащил второе кресло и сел напротив.

— Как самочувствие, баронесса?

— Голова кружится. Трудно сосредоточиться…

— Зачем вы перебрались в эту, как вы выражаетесь, хижину?

— Так было нужно.

— Поясните. Вы ведь хотите, чтобы я вам помог? Тогда, прошу вас, будьте по возможности откровенны.

По дороге сюда он долго раздумывал — можно ли применить против Сельмы светопись? Руну подчинения, например? Однако решил — нет, лучше не надо. Ведьма, как он уже выяснил, утратила память, но не способности. Враждебное воздействие она ощутит и может ответить — пусть даже неосознанно, на инстинктах.

— Давайте обсудим ваши видения, фрау фон Вальдхорн. Что они собой представляют?

— Откуда вы про них знаете?

— Вы мне сами рассказали сегодня. Помните, в полдень?

— Ах да, вы правы. Видения… Душные, вязкие… Не такие, как прежде…

— А прежде какие были?

— В юности — волшебные, светлые… — она, тяжело дыша, делала паузы между фразами. — Сны о будущем… О том, как встречу мужа… Как перееду в столицу… И ведь сбывались… Прекратились, когда повзрослела… Потом, с год назад начались другие… Тоже странные, но не страшные… Я засыпала и будто бы говорила сама с собой… С другой собой… Не знаю, как это объяснить…

— Я понимаю. Продолжайте, прошу вас.

— Деталей наутро уже не помнила, но точно знала, что надо делать… Купить этот домик… Он и стоил-то всего ничего… Заглянуть под половицу в кладовке… Дурацкий тайник, будто в каком-нибудь дешевом романчике…

— Что было в тайнике? — спросил Генрих.

— А три дня назад пришли кошмары… — она, казалось, его не слышала. — Я поняла, что от мужа надо уехать… Чтобы он меня не нашел… Потому что он стал чужой, жуткий…

— Тише, тише. Забудьте, какой он сейчас. Вспомните, каким он был раньше. Вы говорите, Роберт впервые приснился вам еще до знакомства? Помните, когда именно это было?

— Да, — она улыбнулась бледно. — Первый день осени, накануне королевского бала… Двадцать пять лет назад… У меня было платье… Летящее… Темно-красное, как гранатовый сок…

Речь ее становилась сбивчивой, слов почти нельзя было разобрать. Глаза туманились, на лбу выступила испарина. Генрих понял, что счет идет на секунды — она вот-вот отключится.

— Это была хорошая осень, Сельма?

— Хорошая… Лучшая…

— Тогда покажите мне ее. Пожалуйста, я очень хочу увидеть.

— Как показать?

— У нас очень сильный дар, мы обойдемся без длинных формул. Я лишь напишу две руны. Вы позволите?

— Да…

— Не засыпайте! Еще буквально секунду!

Он, торопясь, начертил над ее переносицей руну йера — «добрый год», «урожай». Поверх — райдо, символ движения. Взял ведьму за руку.

— Смотрите мне в глаза, Сельма. Мы идем туда. В день накануне бала.

Глава 9

— Матушка, — взмолилась Сельма фон Минц, семнадцатилетняя девица на выданье, — ну сколько можно нудить? Как будто я совсем глупая и ничего не соображаю.

— Не груби, — сказала ей мать с улыбкой и без всякой строгости в голосе. — В том-то и дело, что ума у тебя хватает, даже с избытком. Как и упрямства. Мужчин это, знаешь ли, настораживает.