Вольноопределяющийся

Екатерина Велизаровна Бубнова дама из мещанского сословия без каких-либо дворянских корней, но весьма пробивная и обладающая завидной способностью неплохо зарабатывать на женских чаяниях и бедах, даже в том случае, если те совсем уж мнимые. Выйдя по младости лет замуж за престарелого купца была верна ему до самой его смерти. Не скомпрометировав себя порочными связями, унаследовала приличный капитал и несколько объектов недвижимого имущества в разных городах империи. Всю недвижимость, кроме добротного дома в центре Боровеска, выгодно продала. Деньги положила в банк, с тех пор ведет беззаботную жизнь рантье. Посетив Париж, организовала у себя в доме «Salon Moderne». Сначала это было место встречи местного бомонда. Гоняли чаи, кушали пирожные, судачили обо всем и вся, оценивали творчество местных поэтов, художников, музыкантов и прочих творческих личностей. Вскоре предприимчивая Бубнова открыла при своем заведении пошивочную мастерскую и начала извлекать из своего предприятия реальную выгоду. Затем и Василиса Егоровна появилась со своими омолаживающими мазями, да примочками. Однако как место встречи представительниц и представителей боровеского света «Модный Салон» не потерял своего значения, наоборот, его популярность неизменно увеличивалась, и мадам начала подумывать о покупке более просторного помещения.

Сегодня в заведении Бубновой было все как обычно. Уважаемая публика сидела в зальной комнате на диванчиках, в креслах и на мягких стульях, попивала чай, кофе, лимонад, внимая какому-то местному пииту, читающему загробным трагическим голоском:

…Много от тебя терпел я мук,
И страдал, во время каждой нашей встречи,
Но каблучков твоих едва заслышав стук,
Аки сокол я летел к тебе… но в этот вечер…
Ты навсегда ушла к другому от меня…

Выступление молодого человека было прервано появлением мадам Третьяковой в сопровождении рослого красавца помещика Черемисова. Все присутствующие — в основном дамы — окружили нашу пару и начали бурно выражать свои сожаления по поводу задержания полицией Андрея Воронцова.

Между тем внимательный взгляд Василисы Егоровны сканировал публику, вычленяя особо важных для её коварной задумки персон.

«Жены городничего, обер-полицмейстера, прокурорша и прочие особы, приближенные к телам ключевых фигур Боровеска, присутствуют практически в полном составе, — отметила Третьякова, — значит, как бывало говаривал Андрюшенька: „План „А“ не удался, будем воплощать в жизнь план „Б““».

Егоровна сделала вид будто ей стало дурно. Заботливые дамы тут же усадили её и сопровождающего за столик, налили обоим чаю, даже успокоились и перестали озабоченно квохтать.

Воспользовавшись наступившей тишиной, Третьякова сделала заявление, не повышая голоса:

— Спасибо, уважаемые господа и дамы, за ваше понимание сложившейся ситуации. Всем вам известно, что мово воспитанника Андрея Воронцова содержат в мрачном узилище и в самом скором времени отправят на каторгу за, якобы, совершённое им преступление, ибо супротив боярского произвола в нашем царстве-государстве управы нет. Так вот, если мальчика неправедно осудят, ноги моей не будет ни в этом заведении, ни в самом Боровеске. И вообще, продам имение и отправлюсь на родину в город Астрахань.

Слова целительницы произвели эффект разорвавшейся бомбы. Дамы мгновенно сообразили, чем для них чревата потеря стабильного источника красоты и женского здоровья. Хоть зелья и стоили огромных денег, но они того вне всякого сомнения стоили (прошу прощения за невольную тавтологию). Благодаря их омолаживающему свойству, даже шестидесятилетняя супруга городского начальника выглядела дамой едва за тридцать. Это что же получается, через год-два, когда по словам Третьяковой, целительский эффект мазей закончится, привыкшие выглядеть молодо женщины пожилого возраста вмиг превратятся в развалины?

— А как же мы? — первой задала волнующий всех вопрос обер-полицмейстерша.

— Да, да! Что же будет с нами?! — возбужденно загомонила толпа.

Дождавшись, когда гул в помещении немного уляжется, Третьякова сказала:

— Всё, не стану более заниматься всякой ерундой. Куплю полдюжины баркасов, организую рыбный промысел на Каспии. Тяжко мне тут будет находиться, когда мой кровиночка без вины в Сибири, али на Камчатке, али в каком ином гнусном месте кайлом машет. — После этих слов помещица поднялась со стула и в сопровождении верного Прова Николаевича демонстративно покинула помещение.

Шум и гам, поднявшиеся после ухода нашей парочки невозможно передать словами.