Вольноопределяющийся

— Не, Василиса Егоровна, это никакие не шутки. А прислал меня Еремей Силыч Сидоров, я при евоном трактире на подхвате у Викентия Дормидонтыча — повара ихнего. Если что, Серега я Мальцев, меня там всяка собака знает. Вчерась ваш Андрей прибыл на поезде из столицы. Пешком решил прогуляться до поместья. А господа велели кучеру огреть его кнутом. Тот за кнутовище, а ваш как перехватит, да ка-а-к дернет! Кучер с козел прям в кусты улетел! Тут и сами офицера из возка повылазили. Он одному бздыщь! Другому бздыщь! Кажись, бояричу челюсть сломал, второму нос на боковину свернул. Но тех-то быстро всех излечили в больничке, а вот вашего в каталажку посадили, ну как бы за оскорбление чести и достоинства болярского сынка и столбового дворянина.

— А что за боярич и кто тот дворянин? — встрял в беседу Черемисов.

На что трактирный мальчишка незамедлительно отрапортовал:

— Болярин Орлов и сынок местного помещика Семипольского. Грят в гости оне ехали к Семипольским на смотрины младшей сестры охвицера Семипольского, ну жениться вроде бы надумали на ей…

— Так, стоп, не нужно лишнего! — притормозил говорливого мальчугана отставной военный. — Анекдоты про сватовство наследника боярского рода к хоть и столбовой, но дворянке можешь рассказывать своему повару, мне же в подобное мало верится. — Затем, повернувшись к хозяйке поместья, продолжил: — Как бы там ни было, дела у вашего воспитанника, можно сказать, швах. Прилюдно нанести оскорбление рукоприкладством отпрыску одного из знатнейших родов империи — гарантированно вынести себе приговор суда, минимум лет на двадцать каторжных работ. М-да, уважаемая, Василиса Егоровна, не завидую Андрею. Видать горячий он у вас юноша, жаль не успел с ним познакомиться.

— Что же мне делать, Пров Николаевич?

— Не вам, обожаемая Василиса Егоровна, — Черемисов лихо подкрутил черный ус, — а нам с вами, если, разумеется, позволите подсобить старому вояке в этой вашей беде. — Майор был еще тем стратегом и, проявив активное участие в делах Третьяковой, рассчитывал наконец-то завоевать сердце неприступной красавицы. И пусть мотивация этого его поступка кому-то покажется чересчур меркантильной, однако, помощь мужчины — это именно то, что в данный момент крайне необходимо хоть по-своему и сильной, но все-таки женщине.

Вскоре, получив от Третьяковой честно заработанный гривенник, Серега Мальцев ускакал обратно в Боровеск, а Василиса Егоровна начала лихорадочно собираться выручать из неволи «свово сокола ясноглазого Андрюшеньку».

Первым делом, по совету отставного майора, набрали побольше разных харчей долгого хранения и погрузили на возок Черемисова. У Василисы Егоровны хоть и был свой конный выезд, но после предложения соседа воспользоваться его транспортом, уже готовым к путешествию, не стала заморачиваться со своей повозкой. Также Третьякова предусмотрительно взяла с собой крупную сумму денег — мало ли кому сунуть понадобится.

Собирались недолго. Через полчаса, коляска Черемисова лихо катила, поднимая пыль, по грунтовой дороге, проходящей вдоль живописного берега реки Протвы. Впрочем, Василисе Егоровне было не до окружающих красот. Женщину била нервная дрожь, поскольку осознание случившегося с единственным в этом мире по-настоящему близким человеком несчастья все сильнее и сильнее приводили её в ужас. За свои прожитые восемь десятков лет Третьякова неоднократно успела убедиться в предвзятости законов и законников при рассмотрении судебных тяжб между родовитыми и простыми людьми. Её Андрюшенька всего лишь обычный юноша мещанского сословия. Кто он супротив хотя бы того же Семипольского? А об Орловых и говорить не приходится. Разумеется ей известно, кем на самом деле является Андрей, но эта информация на самый крайний случай. Если Фемида окажется настолько слепа, что позволит засудить невиновного человека (а Третьякова была абсолютно уверена в невиновности Андрея), она отправится во Владимир, добьется встречи с главой рода Иноземцевых Иваном Германовичем и была не была, расскажет том, кем на самом деле является её воспитанник. Не поможет, так она и к Яромиру Афанасьевичу Шуйскому обратится за помощью. Но пока что этот козырь она решила попридержать до выяснения обстоятельств — уж очень её Андрюшенька негативно относится к идее восстановить прерванные связи с родней.

Боровеский обер-полицмейстер Лука Ильич Товстоногов был крайне любезен, с помещицей Третьяковой и сопровождавшим её майором в отставке. На её требование немедленно освободить Андрея Воронцова недовольства не проявил, лишь прояснил ситуацию:

— Дражайшая Василиса Егоровна, рад бы, да не в моей это власти. Видите ли, имеет место нанесение урона чести и достоинству лицам дворянского и… — он вознес к потолку указующий перст, — боярского родов. А это, я вам скажу, по нашим законам можно квалифицировать как покусительство на государственные устои. Да, уважаемая, именно так-с. А подобные деяния, за просто так с рук не сходят-с. Вы уж извините меня, Василиса Егоровна, но помочь вам ничем не могу.