Волны

Николай Кошкин Волны

Ты до сих пор гуляешь по моим ладоням.

Пролог

Я пришёл в себя под шум волн безымянного моря. Смерть снова миновала меня. Провёл ладонью по шершавой гранитной скале. Медленно поднялся на ноги. Солнце высоко стояло над горизонтом, а море, обласканное его лучами, мирно покачивалось из стороны в сторону. Я обернулся, но всё, что смог разглядеть – это прижатые друг к другу тонкие стволы берёз, которые обступили берег. Ветви деревьев напоминали молнии, разбегающиеся по серому небу.

Где-то вдалеке тоненькая фигура неторопливо двигалась в мою сторону. Ветер вздымал ей волосы, а вода едва-едва облизывала голые ноги. Я не шевелился, ожидая, когда она приблизится. И пока её шаги отсчитывали удары моего сердца, память постепенно начала возвращаться. Я вспомнил детство, вспомнил то время, когда обретается и теряется всё самое важное.

Часть I. Глава 1. Моменты.

Мама приложила замороженный кусок мяса к моей обожженной ноге. Я поморщился, но не издал ни звука.

– У тебя родинка в глазу, ты ведь помнишь? – сказала она. – Родинка в глазу – это к счастью.

Я представил себе всё счастье, какое способен вместить. Посмотрел на её длинные русые волосы, на опрокинутый чайник, на воду на полу, на свою ногу, на кусок мяса, который она в этот момент перевернула, на огромные напольные часы, в которых можно было спрятаться, на стол, где лежала книжка о Гагарине, на новенький телевизор и видеомагнитофон, снова на её волосы, снова на свою ногу… Эта родинка в глазу в моём детском сознании превратилась в сверхмассивную чёрную дыру, мимо которой не то что счастье, но даже свет не смог бы пролететь.

Моя комната – пустая белая коробка с кроватью где-то в углу. Память не удержала ни одной детали, ни одного фрагмента за который можно было бы зацепиться. А всё потому, что комната меня тогда не интересовала. Сколько мне было? Лет пять, не больше.

Я любил гулять во дворе, играть с соседскими ребятами, или сидеть на кухне, где стоял телевизор. Потом мы уехали из этой квартиры, потом был новый город, новая комната, новые люди, и я больше никогда не возвращался туда. Но даже сейчас я могу начертить план той квартиры. Я помню, где располагалась входная дверь, где был коридор, где кухня, и куда выходили окна. Могу представить, как выглядывая в одно из них, я осматриваю двор со второго этажа так, будто только вчера его видел, а ведь меня не было там чёрт знает сколько лет.

Двор был одной огромной песочницей между нашим и соседским домом. Слева – бетонная плита с канализационным люком, справа – спуск через редкие деревья вниз, к дороге, ведущей в местную школу, в которую, к слову, я не ходил, так как уехал оттуда ещё до того, как мне исполнилось шесть.

Там когда-то училась мама. Есть несколько старых снимков, которые мне очень нравятся. На них она запечатлена на каком-то празднике возле этой самой школы. У неё за спиной транспаранты, воздушные шарики, какие-то люди. А по её беспокойному взгляду можно понять, что она пытается уловить момент, когда щёлкнет затвор и можно будет расслабиться.

В этом воспоминании она младше нынешнего меня, но тогда мама казалась мне недосягаемо взрослой, что, однако, не мешало мне видеть в ней своего друга. Мы придумывали себе самые разные развлечения: гуляли с её подругой, смотрели телевизор, ходили к бабушке, мастерили себе костюмы на новый год. Она, к слову, часто вязала.

***

Что-то острое и металлическое мелькнуло перед глазами. Ты сбиваешь меня, зазвучал откуда-то издалека голос. Раз петелька, два петелька, три… И вот я уже перед зеркалом в новом свитере. И, кажется, нет на свете свитера лучше. Подсчёт петелек продолжался, на подходе ещё шарф. А затем носки, шапка. Почему бы и нет? Ни от чего не откажусь.

Я потянул её за рукав, где-то в облаках в этот момент пропал самолёт, я снова потянул её:

– Мы поженимся, когда я вырасту?