Волны любви. Маленькие семейные истории

Я оставляю аптекаря с его туманными воспоминаниями, а сам бегу навстречу дедушке. В холщовом мешке у меня за плечами звякают пузырьки с купленными в аптеке отцовскими растираниями и ощутимо бьют меня по спине…

По белому снегу

По вторникам и четвергам я возвращался домой не раньше двенадцати ночи. Людвига давно смирилась с этим и уже не предпринимала попыток усовестить меня возрастом, состоянием здоровья. Более того, она сама уже жила в этом ритме и свои обязанности кухарки, медсестры, домоправительницы отправляла с учётом моего образа жизни.

Во время ночных бдений в ожидании моего возвращения Людвига усаживалась перед телевизором и с замиранием сердца погружалась в мир ужастиков и фэнтези, которыми был заполнен ночной телеэфир. Когда я возвращался, телевизор в одиночестве надрывался на все голоса, а Людвига сладко похрапывала в кресле. Телевизор я не любил и смотрел очень редко, но всегда радовался, если по возвращении домой он встречал меня живыми голосами.

Мой дом стоит мертвый с тех пор, как умерла Марлиз. Только телевизор да редкие вечеринки у секретаря Кляйзера создают сейчас иллюзию жизни в нем. Несколько лет назад, да нет, теперь уже не несколько, а много лет назад дом почти задышал полной грудью. Лина… Да, когда появилась Лина.

Сегодня случайно подслушал разговор в приемной перед началом совещания. Кто-то рассказывал, что встретил в Берлинской опере Вальтера с Линой. Оба выглядят хорошо, а Лина даже прекрасно. Как же он выразился? Ах, да, свежа, как альпийская фиалка. Пошлость какая! С чего бы ей сиять свежестью?

В рассказе что-то ещё промелькнуло, не помню что. Не терплю праздные разговоры служащих в рабочее время. Я вышел в приемную с намерением прекратить болтовню не по делу, но тишина наступила сама собой.

Во время совещания я вглядывался в лица присутствующих и пытался угадать, кто же здесь любитель оперы настолько, что ради нее ездит из Вюрцбурга на такую даль. И кто из них был на короткой ноге с Вальтером, что так хорошо помнит Лину?

Странно, что меня зацепила банальная история. Что же там было ещё?.. Хорошо, оставим это до утра. Может быть, утром вспомню.

— Людвига, вставай, поможешь мне раздеться. У меня сегодня что-то спина разболелась.

Ночью мне приснился сон. Я уже давно сплю без сновидений. Было удивительно видеть яркие краски, присущие детским снам.

Посреди комнаты, залитой ярким солнечным светом, на ковре сидел маленький Вальтер и пытался оторвать голову старому плюшевому гному. Было не понятно, что это за комната и где она находится. Я видел только яркий свет, Вальтера в голубой курточке, разноцветный ковер и гнома в красно-желтом колпачке с бубенчиком. Голова никак не хотела отрываться. Мальчик тряс игрушку с усилием, и бубенчик противно звенел. От этого звона я и проснулся.

Только с чего я взял, что это был Вальтер? Я же не видел его лица. Только потому, что у сына в детстве была такая игрушка? Мне привиделся просто маленький мальчик. Да, просто мальчик…

И тут я вспомнил. С ними был мальчик. С Линой и Вальтером в театре был мальчик. Что же это за мальчик? Откуда он появился? Может, взяли на воспитание через социальные службы? Сейчас это модно. И говорят, что есть шанс подобрать ребенка, похожего на приемных родителей. Или вот еще приходилось слышать про суррогатное материнство. Теперь в Германии полно мигрантов, готовых заработать на чем угодно. Ну, что же. Мальчик, так мальчик. Мне до этого нет никакого дела.

Да, с моими мальчиками мне не повезло. Хотя, везение тут ни причем. Может быть, я сам виноват? Что-то не понял или не так сделал? Что же, и такое бывает. Только ты не молчи, скажи в чем я не прав! Как же я исправлюсь, если не знаю где моя ошибка? Я же человек, а не монстр! Если сразу не пойму, потом разберусь. Или вместе разберемся…

Старший Андреас всегда был ближе с дедом, чем со мной. Отец постоянно возился с внуком с самого его рождения. Первое произнесенное сыном слово было не «мама» или «папа», а «дидя». Мне было не до ревности. Я или работал как вол без сна и отдыха или загибался от боли в позвоночнике. Когда боль накрывала, я ненавидел весь белый свет и запросто мог убить кого угодно, подвернувшегося под руку. Только Марлиз понимала причину моих приступов ярости и могла их затормозить.

Когда Марлиз умерла, Андреасу было без малого шестнадцать лет. Он перестал со мной общаться. Устроил себе жилье на чердаке, и дряхлевшая с каждым днём Берта носила ему туда завтраки и обеды. Пока однажды не скатилась кувырком на узкой лестнице и не сломала себе обе руки. Слава богу, ему хватило ума ухаживать за старушкой по мере возможности, пока не нашлась сиделка. Через полгода он запросился отправить его куда-нибудь учиться. Я предложил Берн. Там жил мой кузен, который мог приютить Андреаса на первое время. Сын согласился. Если бы можно было предвидеть, что не следует этого делать, что дальнейшая жизнь пойдет не по моему сценарию, что я потеряю обоих своих сыновей!