Волны любви. Маленькие семейные истории

После этого приключения бабушка объяснила, что в комнате когда-то находился дедушкин рабочий кабинет. А скелет – это всего лишь наглядное пособие. Всё так просто. Жаль, что наша с Пашкой красивая фантазия потерпела крах.

Иногда, когда не находилось желающих приютить меня маленького на несколько часов, бабушка брала меня с собой в университет. Во время лекций я устраивался в первом ряду аудитории и с восторгом слушал, как бабушка ловко управляется с незнакомыми мне словами, выстраивая из них целые фразы. Во время экзаменов мне разрешались некоторые вольности. Заложив руки за спину, я важно прогуливался вдоль рядов, где студенты готовились к ответу, потешая их своим видом. Обстановка создавалась непринужденная, чуть ли не домашняя.

Я очень любил, когда к бабушке домой приходили на консультацию аспиранты, особенно если это были мужчины. Они приветствовали меня по-деловому:

– Привет! Как дела? В порядке? Молодец, так держать!

И тут же проходили в библиотеку, где их ждала бабушка. А я хватался за карандаши и бумагу и изображал из себя занятого очень важным делом мальчугана – исписывал листочки каракулями. Когда очередной аспирант уходил, он непременно спрашивал, чем это я тут занимаюсь, и я серьезно отвечал:

– Пишу письмо папе.

После их ухода я пытался примерить образ молодого человека, подошёл бы он мне в качестве папы или нет. Вопрос всегда оставался без ответа, потому что появлялась из библиотеки бабушка и отвлекала меня от философских размышлений какой-нибудь забавой.

Когда я научился писать, я действительно стал сочинять папе письма на маленьких кусочках бумаги и опускать их в керамического слона – копилку для монет, импровизированный почтовый ящик. Меня этот процесс очень занимал. Копилку делал, видимо, человек с юмором, потому что отверстие для монет было сделано под хвостом у слона. Хвост был задран вверх и закручен спиралькой. Однажды я этот хвост отломил, пытаясь чересчур усердно запихнуть внутрь слона очередное письмо. Похоже, копилка уже переполнилась моими посланиями.

Я испугался и разозлился одновременно от этой неудачи и выбросил слоника вместе с моими письмами, денежками, положенными туда неизвестно кем, с балкона бабушкиной квартиры во двор. Осколки копилки и монетки разлетелись по тротуару, газону, цветникам, а письма через несколько дней унесло куда-то сквозняками, постоянно гулявшими в нашем дворе.

Дворник дядя Коля сгреб деньги с тротуара в кучку и забрал их себе, а потом устроил следствие, кто же это разбрасывается деньгами. Он обошел квартиры в соседнем подъезде, а в нашем дошел только до третьего этажа. Его расспросы привлекли внимание детворы, старушек и местных пьяниц. Все лето на газоне копошился народ, выискивая в траве разлетевшиеся из копилки деньги. Я сам однажды нашел старую монетку в пять копеек и отдал ее неопрятному дяденьке в стоптанных башмаках.

Бабушка или никак не связала это событие со мной, или намеренно молчала, чтобы не травмировать меня лишний раз напоминанием об отсутствующем в моей жизни отце.

Мама подстригала меня «а ля паж». Длинные волосы цвета прошлогодней соломы доставали до плеч, крайние пряди слева и справа от лица закручивались рожками. Когда я впервые появился у бабушки на работе, мне, кажется, шел шестой год, все присутствующие на кафедре начали ахать, восхищаться:

– Ах, какой милый ребенок! Екатерина Аркадьевна, откуда у вас такое чудо?

А одна дама догадалась спросить:

– Как тебя зовут, девочка?

Я на автомате, не обратив внимания на слово «девочка», ответил, как меня научила мама, когда я пошел в детский садик:

– Меня зовут Генрих Валентинович, Большая Черкизовская, 34б, квартира 75.

В комнате повисла мертвая тишина. Я не понимал, почему. Обычно после моего представления в таком духе окружающие весело смеялись. Бабушка взяла меня за руку и отвела в дальний угол возле окна.

– Вот что, Генрих Валентинович, посиди-ка тут тихо и нам не мешай.

Я честно выполнил ее поручение и почти два часа провел за разглядыванием хмурых невских волн, видимых из окна кабинета.

По дороге домой мы зашли в парикмахерскую, и меня подстригли «под мальчика».

– Ну, вот, теперь похож на мужичка, – приветствовала меня бабушка, когда мастер вывела новоиспечённого мальчика из «подстригального» зала в холл салона.

Мне эти слова очень польстили, и я втайне надеялся, что стал похож на папу. Мама потом высказала бабушке недовольство таким самоуправством, но очевидно ей всё-таки понравился мой новый облик.

Когда я стал постарше, мы сначала недели по четыре жили в городе. Бабушка водила меня по театрам, выезжали в пригороды, ходили по магазинам, музеям.

Однажды мы даже выбрались в музей-усадьбу бабушкиного кумира Батюшкова в Вологде. Там ее встретили как родную. Нас напоили чаем с сухарями с орехами. Бабушка преподнесла музею в дар какую-то находку из своей коллекции.

Мне очень нравился рыцарский зал в Эрмитаже, и я был готов ходить туда хоть каждый день. Когда мы с бабушкой пришли туда первый раз, я, стоя перед витриной с рыцарскими доспехами, пообещал себе, что когда вырасту, обязательно примерю их на себя. Железно!