Волны Русского океана

– Значит, ставим Епифанцева? Так, ли чё ли, Исакыч? — Тимофей спросил, блюдя субординацию, хотя сейчас никоим образом не подлежал власти коменданта. Просто: в военном деле последнее слово за командиром военным.

Булыгин отвлекся от своих отнюдь не военных размышлений и машинально кивнул. Потом спохватился:

– Так он же ссыльнопоселенец, каторжанин?! Возьмет и сбежит.

– Не сбежит, — усмехнулся Тараканов. — Он на привязи. Ютрамаки, скажи: жив ли шаман Вэмигванид?

– Жив, — кратко ответствовал вождь. — Он тебе нужен?

– Он нужон Огненноглавому Бизону.

– Я думал, ты хочешь узнать у него о своей скво и сыне, — как бы ненароком обронил Ютрамаки, и черные глаза его хитро блеснули из-под седых бровей.

– А чё, он чёй-то знат, ли чё ли? — взволновался Тимофей, уже месяц как расставшийся с семьей. Он сильно скучал по Алене, а еще больше — по Алешке.

– Не знает, так сейчас же может узнать, — бесстрастно сообщил вождь. — Его дух летает быстрей любой птицы. Удар бубна — он там, другой удар — он уже здесь.

– Так пошли к нему, — заспешил Тараканов. — И Бизона прихватим, я его на «Ильмену» послал, за порохом.

Его устремленность оборвал Антипатр, как-то незаметно исчезнувший из комнаты, а сейчас ворвавшийся в нее с криком:

– «Ильмена» уходит!

– Как уходит? Почему уходит?! — Тараканов и Булыгин бросились к окнам, выходящим на океан, и увидели: да, действительно, шхуна, подняв паруса, выходит из реки в океан.

– Вот ведь гад бостонец! — выругался в сердцах Тимофей Никитич. — И догнать его не на чем.

– Это он за своих мстит, — вздохнул Антипатр. — А мы теперь тут застрянем. Не видать нам ни Калифорнии, ни Гавайев.

Булыгин ничего не сказал, пожал плечами и вернулся за стол, к Ютрамаки, который не пошевелился и ничем не выразил своего отношения к переполоху. Да от него и не требовалось.

Тараканов взял с полки у окна подзорную трубу, навел ее на мостик «Ильмены» и ахнул:

– Омельян! Гляньте, робяты, чего Пугач там вытворяет. Ай да богатырь!

А Пугач, и верно, «вытворял».

Он был в пороховом погребе — так называли кладовую в трюме, где стояли бочонки с порохом, лежали в ящиках картузы, бомбы и гранаты, предназначенные для Александровского и Росса, — когда загрохотала якорная цепь, накручиваемая на шпиль. Емелька почуял неладное и выскочил на палубу.

Шхуна уже отошла от временного причала, вечерний бриз наполнил паруса и плавно повлек ее к выходу в океан. Матросы тянули шкоты, шкипер Водсворт попыхивал трубкой на мостике. Увидев Пугача, он поперхнулся и закашлялся: видимо, никак не ожидал обнаружить на борту самого отчаянного десантника, еще недавно громившего напропалую его соотечественников.

Пугач вихрем взлетел на шканцы, легким шлепком отшвырнул рулевого от штурвала и крутанул колесо, разворачивая шхуну бортом поперек течения реки.

Паруса потеряли ветер и заполоскали. Матросы бросили свою работу и, обратившись к мостику, ждали, что будет дальше.

Емельян продолжал крутить колесо штурвала, пытаясь полностью развернуть шхуну носом к удаляющемуся причалу. По берегу бежали десантники, кричали, стреляли. У кого-то из них на борту остались жены и даже дети.

– Ты что делаешь, сукин сын?! — прокашлявшись, красный, как фуляровый платок на его толстой шее, заорал по-английски Водсворт. — Эй, парни, взять его и посадить под замок в канатный ящик! — «Канатный ящик» он специально произнес по-русски, чтобы этот Russian scam[21] понял, что его ждет: все на судне знали, что за провинности капитан сажает членов экипажа в эту тесную и вонючую от смоленых канатов клетушку.

Матросы ринулись на шканцы, облепили Пугача. Тот тяжело ворочался, стараясь сбросить с себя нападающих и в то же время не выпустить ручки штурвала. Но справиться и с тем, и с другим даже ему было не под силу, а течение уже вынесло шхуну в океан. Оказаться в канатном ящике Епифанцеву не хотелось ни под каким видом. Ничего не зная о работорговле, он нутром почуял, что этот ящик пахнет для него новой каторгой. И, как бы в подтверждение догадки, его начали вязать веревкой.

Емельян взревел, как медведь, поднятый из берлоги, крутанулся, разбрасывая матросов и выпутываясь из веревки, и шкипер ойкнуть не успел, как оказался с русским лицом к лицу, схваченный, как говорится, за грудки. В огненно-рыжих зарослях прорезалась зубастая щель рта.

– Прикажи возвернуться взад, сволочь! — прорычал Пугач. — Убью!

Водсворт замотал головой, не зная русского языка, но Емелька понял его по-своему:

– Ну, тады пеняй на себя, сука. Кровью умоешься, держи меня за ноги! — Одним рывком он оторвал Водсворта от палубы и, шагнув к фальшборту, швырнул шкипера в накативший пенистый вал. Обернулся к оцепеневшей команде: — И вам не жить, коли не вернетесь…

Пистолетный выстрел не дал ему договорить. Пуля развернула Пугача спиной к фальшборту, он пошатнулся; в этот момент волна резко опустила шхуну, и Емельян Епифанцев рухнул за борт вниз головой.

– Спасать капитана! — приказал старший помощник шкипера Бен Грант, пряча за пояс пистолет. — А всех пассажиров — в шлюпку, пусть сами добираются. Шевелитесь, ублюдки!