Волны словно кенгуру

Быстро наступил вечер, стало прохладно. Иероглифы на зданиях запылали, как под ветром угли в костре. Вдалеке неоновым сиянием засветился Токио.

Грузчики взялись за работу. А внизу, за трапом, снова раздалось: динь-дон, динь-дон... Мальчик опять толкал свою тележку - в обратную сторону.

Теперь он шёл устало и только изредка всё ещё поглядывал вверх в надежде на случайного покупателя.

Но покупателей не было, и он, согнувшись, шёл дальше.

- Так и будет ездить, пока всё не распродаст, - сказал вахтенный.

Я постоял ещё, прислушиваясь к плеску воды, и отправился в каюту.

Прилёг на койку и стал смотреть в иллюминатор.

Вот засветились на небе несколько звёзд. Потом под резкий заунывный гудок по пакгаузу пробежал синий свет - проехала ночная полицейская машина. Крикнула испуганная чайка и успокоилась.

Только с палубы иногда раздавался мерный скрип троса.

А с причала, то издалека, то совсем рядом, всё слышалось: динь-дон, динь-дон... Как горькая колыбельная, от которой невозможно было уснуть.

МАЛЕНЬКОЕ ПРЕПЯТСТВИЕ

Утром, только я прибрал в каюте и сделал зарядку, на причал вкатилась новенькая легковая машина "тоёта".

Молодой японец в чёрном костюме покрутил вокруг паль ца сверкающий золотистый ключик на цепочке и крикнул по-русски:

- Добрый день, капитан-сан! Шубенко сверху помахал ему рукой:

- Коничива, Исиро-сан! Как жизнь?

- Отлично! - улыбнулся японец, снова весело взмахнул ключиком от машины, будто всё в жизни открывалось им, и спросил по-русски: - Ну что, едем?

- Пять минут на сборы! - приказал мне Шубенко. А через десять минут мы уже сидели в машине. Исиро-сан вырулил на шоссе, включил магнитофон. И под тихую приятную мелодию мы помчались по Хайвею - свободному шоссе до Токио. Мимо рисовых полей с крестьянами в соломенных шляпах, мимо фанерных домиков и каналов с серыми баржами...

Всё мчалось, торопилось, неслось.

Мы взлетели на мост. Исиро-сан прямо из автомобиля протянул девушке в форме несколько иен, получил квитанцию: проезд оплачен. И скоро перед нами распахнулся ошеломляющий город.

Дома теснились, поднимались один над другим, как акробаты в цирке. Над теми, что взобрались выше остальных, сияли названия фирм: "Хитаци", "Мицубиси", "Атака", "Сони".

А вдали, опираясь на алые стойки, высилась знаменитая токийская телебашня Токио-тауэр.

Машина катилась, как шарик в китайском бильярде: из тоннеля - на мост, с моста - в тоннель. И вышка быстро вырастала перед глазами, будто только что выпила несколько бутылок разрекламированного витаминного напитка.

Неожиданно над нами, оседлав рельс на столбах, промчался монорельсовый поезд. Я привстал, чтобы выглянуть. А Шубенко сказал:

- Ну молодцы японцы!

Исиро-сан улыбнулся одними губами и прибавил скорость.

Следом за другими машинами наша "тоёта" скользнула в гулкий тоннель.

Я пытался разглядеть, что там впереди. Со всех сторон, как огоньки глубинных рыб, светились лампочки автомобилей.

- Идём, как в подводной лодке, - сказал капитан.

- Зато быстро! - откликнулся Исиро. Но вот передние машины остановились. Затормозили и мы.

Все включили свет.

Стоянка затягивалась. Тоннель наполнялся синим тяжёлым дымом.

- Скоро начнём переворачиваться, как мальки в заливе, - сказал я.

- Что мальки! - Шубенко посмотрел на меня. - От этих газов люди погибают. За один июнь в Токио пострадало больше ста детей. Во вчерашней газете написано.

Исиро-сан сначала вроде бы не слышал, а потом коротко уточнил:

- Сто восемьдесят.

- Весь Токио в дыму! Строить дымоуловители хозяевам не хочется, за это нужно платить, - сказал Шубенко. - А платить нужно. И думать, как бы всю землю не отравить!

Исиро-сан холодно усмехнулся. Вспоминать о японских неприятностях он, видимо, не любил, но согласился:

- Думать нужно.

Наконец машина впереди двинулась. Мы за ней. И, как в подводной лодке, вынырнули в центр Токио, среди самой настоящей автомобильной реки.

Исиро завёл машину в подземный гараж, в лифте вывез нас наверх и снова взмахнул ключиком, словно им открывалось всё на свете: "Путь открыт!"

Мы поблагодарили его и попрощались.

АВТОГРАФ ИЗ ТОКИО

Через дорогу за высокой каменной стеной на скале белел древний императорский дворец.

Я разогнался к нему, но впереди зажёгся красный огонь светофора, и все японцы замерли у края пешеходной дорожки.

- Машин-то пока не видно. Ни одной! Чего стоят? - сказал я капитану.

Японцы переглянулись, посмотрели на меня и ещё аккуратней отодвинули носки ботинок за черту.

- Учись! - сказал Шубенко. - Никаких столкновений! - и похлопал меня по плечу, как, бывало, наш старый капитан.

Но вот светофор глянул на нас зелёным глазом, и мы перешли через дорогу.

В прудах перед дворцовой стеной плавали толстые золотые карпы. На газонах качали ветвями широкие добрые сосны. Я подошёл, погладил хвою пушистая, бархатная. А отпустил ветку, смотрю - на ладони отпечаток сажи. Словно хвоинка иероглиф мне отпечатала. Достал я блокнот, приложил хвою к листку - тоже оттиснул. Настоящий автограф - иероглиф. Из самого центра Токио.

Только как он переводится?

Может быть: "Помогите"? А может быть, как сказал Шубенко: "Думать надо".

ВНУЧКА ФУДЗИЯМЫ