Вольные хлеба

Шаги по нашей чуткой лестнице вверх. Когда идут вверх, звук поднимается до высоких нот.

А мама продолжает кричать, потому что я не такая, как ей нужно.

Шаги по лестнице вниз. Звук опускается до низких нот. Парня с улицы Ленина я больше никогда не видела.

Но я всё же нашла обмен! Квартира была на шестнадцатом этаже без балкона. Но в престижном районе, с большой светлой кухней, нормальной ванной, паровым отоплением. Маме здесь будет хорошо, только бы обменщик не передумал!

Его зовут Юрий, как моего папку. Когда-то, когда я была совсем маленькая, он менял нашу маленькую квартиру на эту, просторную, трёхкомнатную. Он рассчитывал, что наша семья будет расти. В тёмной комнате прорубили окно, она стала детской для меня с братом, который появится через три года. Печное отопление тогда было обычным делом.

Юра ходит из комнаты в комнату.

– Хорошая квартира. Почему вы меняетесь? Поставили бы АГВ с батареями, утеплили коридор.

– Мне это не под силу, мужчины в доме нет. А вы поставите АГВ.

– С одной стороны, у сына будет своя комната, здесь можно сделать кухню-столовую, балкон большой. Но потребуется просто капитальный ремонт! И железная лестница, зимой сплошной лёд, конечно. Я подумаю.

Едем с Нелей, ростовской поэтессой, в донскую станицу на юбилей к Борису Куликову. «Ракета» легко рассекает донскую волну, солнечные лучи заливают салон. Я вяжу свитер, считаю петли – изнаночная, две лицевые, изнаночная…

– Света, ты счастлива?

– Да-а – а.

– Видишь, как тебе хорошо!

– А ты спроси у меня через десять минут, я тебе отвечу, что несчастней меня нет человека! – говорю я, и смеюсь.

Я и сама не знаю, счастлива ли я.

Банкет затягивается до поздней ночи, потом я иду с давним своим знакомым к дальнему костру на другом берегу. Приносим по ветке, пьём вино, поём с незнакомыми людьми, возвращаемся к своим…

И будто в мире – никого,

И мостик навесной,
И доски шаткие его
Плясали подо мной,

Заворожённые огнём

Дразнящим вдалеке
Шли тени, чёткие, как днём
За нами по реке.

И вот послышался вдали

Негромкий разговор,
И мы, как надо, принесли
По ветке на костёр,

И протянули нам хлеб-соль

Над чашей круговой,
И песня,
Песня, как пароль,—
Чужой ты или свой.

И как давно заведено,

Не нами, не вчера,
Мы пили терпкое вино
За тех, кто у костра.

Как он умеет, небольшой,

Связать чужих людей
Своей горячею душой,
Открытостью своей!

И будут вновь трещать дрова,

И пламя танцевать,
И восхищённая трава
На цыпочки вставать,

И будет молодость с тобой

Мой давний друг, пока
Способен встать ты и пойти
На пламя костерка,

Его знакомый терпкий дым

Зажмурившись, вдохнуть,
И песню, что живёт над ним
Негромко подтянуть.

Вокруг такие добрые, чудесные люди, и сердце моё полно любовью, я люблю Дон, люблю костры, песни и всех – всех!

– Светочка, я вызову машину, поедем ко мне на хутор! – говорит мой знакомый, с которым мы ходили к дальнему костру.

– Нет, – отвечаю виновато, – я не могу.

– Ну почему, мы так давно знаем друг друга, ты же свободная женщина, я свободный мужик, и совершенно теряю от тебя голову.

– Прости, пожалуйста, но я не могу.

На обратном пути Неля спрашивает:

– Почему ты не обиделась, когда он звал тебя? Тогда, в Ростове, с тем поэтом в гостинице, ты была так возмущена!

– Но я же была девчонкой, а сейчас я взрослая свободная женщина, и это нормально, что мужик может потерять от меня голову. Я просто не хочу делать из своей жизни проходной двор.

– Но почему ты не оскорбилась!

Часть II Снова Москва

1. Это мой дом

Возвращаюсь в свою комнату, уютную, ставшую родной. Только цветок, что за прошлую весну успел заплести угол и две стены до половины, погиб.

Я оставила ключ аспирантке, которая не собиралась летом уезжать, но уехала, не передоверила никому.

С тех пор, когда мне говорят – заведи себе кошку или собаку, ты одна – я рассказываю про этот цветок.

Я стояла посреди комнаты и смотрела на него. Он умирал, наверно, медленно, высыхая от жажды. Лисья стали коричневыми и хрупкими, как стекло, но опали, только когда я снимала его со стены.