Вольные кони

– Заходи, чего уж там.

Порог переступили грязные заскорузлые сапоги и доставили всего хозяина, одетого явно не по погоде: в одной клетчатой байковой рубахе, в мятых, пузырчатых на коленях штанах, заправленных в голенища. Перед Андреем стоял Спасибо. Настоящее его имя мало кто знал, да и сам Спасибо, спроси его, вряд ли бы сразу вспомнил, разве что на здоровую голову, но в светлом рассудке его застать было трудно, почти невозможно.

Прозвище это к нему привязалось с самого детства. Матери недосуг было заниматься сыном, воспитывала его бабка, от нее он и подхватил излюбленное словечко, повторяемое к месту и нет. Скороговоркой договаривая фразу, он всегда оканчивал ее одинаково: спасибог. Так первоначально его и звали в поселке, да скоро утерялась последняя буква, а может быть, легче было без нее произносить прозвище. Щедр был рыбацкий поселок на меткие прозвища, раздавал их, как припечатывал.

У Спасибо была неугомонная натура. Он то неожиданно появлялся в поселке, то так же внезапно исчезал: зудела в нем цыганская чесотка. Долго ли, коротко ли носило его по чужим краям, но всякий раз, как доходил он там до крайней точки, непременно прибивался к отчему дому, отлеживался, зализывал раны, бездельничал, пьянствовал и, затосковав, пропадал вновь.

В одно из таких возвращений и познакомился с ним Андрей. Спасибо запросто зашел к нему во двор с бутылкой, которую нес так, как если бы в руке оказался предмет случайный – захватил мимоходом и не знал для чего. «Привет, сосед!» – небрежно кивнул, словно закадычному дружку, мужичонка, которому на вид можно было дать одновременно двадцать пять и все пятьдесят лет, в зависимости от того, каким боком повернется. «Нет, Спасибо в тюрягу за здорово живешь не сядет, спасибог, – без лишних церемоний продолжил он: – Как ты думаешь, начальник, участковый тебя послушается? Послушается. Так скажи ему, что зря он Спасибо это дело шьет, не я барак на бугре спалил, пусть не цепляется. Не был я там, спасибог». Все это выдал Спасибо очень даже натурально: с хрипотцой, с легкой слезой в голосе, подмешав ироничной горечи, так, что если бы знал Андрей, что точно он веселился в том пьяном бараке, и то усомнился бы – не мог человек, искренне поделившийся с ним своей бедой, обмануть. В тот вечер Андрей своими глазами наблюдал через забор изощренный кураж пьяного в дым Спасибо, пока тот не свалился у крыльца, и мог с чистой совестью подтвердить, что в тот самый час, когда жарко полыхнул на горе барак, сосед его спал под навесом, заботливо укрытый матерью старым ватным одеялом. От угощения его тогда Андрей отказался, но к участковому сходил все же, заступился за Спасибо. Лейтенант поломался для порядка да и согласился с его доводами – какая ему разница была, кого привлечь к ответу. Одним проходимцем больше, одним меньше. В путину здесь хватало разного сбродного люда, в это время рыбацкий поселок щедро притягивал к себе шалый народ. С того случая Спасибо проникся к заступнику стойким уважением, и, чего Андрей не мог никак ожидать, вся эта разноплеменная публика стала узнавать его на улице, уважительно величать по имени-отчеству.

Спасибо скинул у порога измызганные сапоги, не дожидаясь приглашения, босиком, прошлепал к кухонному столу, присел на табуретку и горестно, безнадежно помял обросший реденькой щетинкой подбородок.

– Болеешь? – опередил его Андрей.

Сказал неприветливо, негостеприимно, но заинтересованно – необычно появился в его доме гость. Обыкновенно тот долго маялся у порога, не проходил в комнату, придумывал какое-то незначительное дело, по которому якобы зашел, пока, наконец, не выкладывал истинную надобность. А надобность эта Андрею наперед была известна – выпить требовала исстрадавшаяся от алкоголя душа.

По первости Андрей не мог без содрогания и боли смотреть на соседа, скукожившегося с похмелья, – доставал из рюкзака походную фляжку со спиртом. Раза два, соблюдая приличие, плескал и себе в кружку, но очень скоро понял ошибку – Спасибо ничего не стоило однажды поселиться у него, вот тут, на кухне, подле фляжки, насовсем. А поняв, пить с ним наотрез отказался. Сосед оскорбился, раздухарился, попытался даже поссориться с ним, чем очень удивил Андрея – неужто и у таких, насмерть пьющих мужиков, есть своя гордость? Но вскоре разобрался, чего стоит весь этот форс, вся эта показушная обида. Доброго расположения, однако, Спасибо к Андрею не утерял, и тот его от своего двора не отвадил.

В путину Спасибо совсем редко заходил к нему поправить больную голову, в обычные месяцы случалось, особенно по затяжному безденежью. Он очень подозрительно относился к тем, кто выпивал от случая к случаю, а уж кто не пил вовсе – вызывал у него острое беспокойство. На этот предмет он поначалу долго пытал Андрея.

– Признайся, егерь, что завязал? – любопытствовал он.

– Да я и не развязывал, – смеялся Андрей.

– Может, болячка какая в тебе сидит, врачи запретили, спасибог, – высказывал он предположение.

– Да здоров я, не изболелся, – не скрывая, веселился Андрей.

– Нутро не принимает? – тревожился Спасибо.