Вольные кони

– Бог в помощь, – негромко, зло сказал Андрей, вынырнув из зарослей густого кустарника. – Неймется, значит, я ж вас по-хорошему предупреждал – не смейте трогать коней.

– Егерь, да ты что, мы же не зверя завалили, конягу никому не нужную, – заюлили охотники. – Он же наш, доморощенный, не запретный, лицензию на него не надо. И ты за табун ответственности не несешь.

– По-вашему выходит, если бы вы вместо коня на изюбря набрели, то не стреляли бы, мимо прошли?

– Так изюбрь – он ведь теперь завозной, его сюда за большие деньги доставили, дорогой зверь, а конь что – он дармовая животина. Можно попользоваться. За него ты нас под тюрьму не подведешь.

– А надо бы, – рассвирепел Андрей, – чтобы другим неповадно было. Давайте сюда ружья! И обещаю, что малым штрафом вы не отделаетесь.

К зиме Андрей окончательно отбил охоту у браконьеров добывать диких лошадей и помаленьку табун стал оправляться. Но как нет худа без добра, так и наоборот, нет добра без худа. Кончилась передышка, когда на остров повадились чужаки. Издалека, из города, приезжали сюда люди, вооруженные не только нарезным оружием, но и казенной бумагой – разрешением на отстрел коня. Сплошь и рядом попадались большие начальники и помельче: совали под нос лицензию, оформленную в охотсоюзе.

За первый год егерской службы многое повидал Андрей, ко многому успел привыкнуть, даже к тому, от чего душу воротило: догнал браконьерскую машину, схватил незваных гостей за руку, а они тебе – хлоп бумагу на капот, а в бумаге все честь по чести: и печать, и подпись. Но каждый раз, натыкаясь в кустах на останки лошади, с замирающим сердцем подходил к месту трагедии – не его ли Игреневого настигла злая пуля?

Продолжаться так дальше не могло, и когда Андрей совсем уж было отчаялся бороться, пришла долгожданная и радостная весть – на острове создали заказник. Теперь ему было проще устанавливать жесткие порядки. Казалось, вожак понимал, у кого искать защиты, и табун постепенно перекочевал на его участок.

Прошедшая зима принесла временное облегчение, но по теплу вновь вспыхнула охота на диких коней.

Глава 4

Андрей миновал Белый мыс и, нащупывая ногами едва приметную в густой тени берега тропку, на минуту отвел взгляд от Игреневого, стоящего над головой. Освободив плечо и закинув карабин за спину, он стал карабкаться вверх, оскальзываясь на мелких камешках. И в это время с неба свалился оглушительный дробный грохот, ударился о скалы, и эхо вскрикнуло на разные голоса. Гром этот пригвоздил Андрея к месту. «Кто стрелял? Почему из автомата? Откуда здесь, в глуши, автоматчик?» – заторопились мысли, и он поднял голову, глянул на скалу. Белым пламенем вспыхнула грива Игреневого, пошатнулось рыжее тело и через миг полетело вниз, до первой террасы. Переворачиваясь через голову, вожак катился по камням, бился обмякшим телом, и каждый глухой и хрясткий удар отзывался в Андрее.

Жеребец летел от одной каменной террасы до другой, ломал кости, рвал шкуру, пока последний камень не подбросил его и не швырнул на хрустнувший лед. Мертвый Игреневый лежал неподалеку от Андрея, и он видел, как кровь толчками выбрасывается из порванных вен на серое крошево, расплывается уродливым багровым цветком.

Сердце застыло в груди, но уже словно кто-то подавал ему карабин, и руки сами приняли оружие, и ощутили его уверенную тяжесть, и послали в ствол неслышно скользнувший патрон. Андрей затравленно озирался по сторонам. Пустое небо висело над мысом, и тогда он в тоске и отчаянье выпустил в него пулю, и его выстрел догнал убегающее эхо. Проскакала по камням последняя гильза, но впустую потраченная обойма не выбила из сердца тяжести, не облегчила душу. Его охватило темное жестокое чувство, и он не желал более оберегать себя от этой злой захватывающей мощи. Он еще не знал, кто лишил его Игреневого, но уже копил в себе эту ненависть.

Сердце билось, как в клетке птица, сухая горечь обметала горло, лицо горело от прихлынувшей крови, а Андрей, подстегивая себя, почти бегом поднимался по обрывистому склону. И только когда ударила в глаза угасающая полоска заката, он ничком лег на камни у гребня скалы, на котором недавно стоял вожак. Тоскливо завывал ветер. Отдышавшись и сдерживая колотившееся у горла сердце, Андрей поднялся и пошел к серым скалам, откуда, на его слух, прогремели выстрелы. С трудом отыскал горько пахнувшие сгоревшим порохом автоматные гильзы: тонкие, темно-зеленые, сунул их в карман ватника. И почувствовал, какая безмерная усталость свалилась на плечи. Впервые за много дней он отчетливо понял, до какого изнеможения вымотала его эта работа. Он сидел на холодном камне и смотрел на Белый мыс, который отныне будет откликаться в памяти недобрым чувством. Под сапогом шелестел, скатывался ручеек истертого в песок гранита. Андрей курил короткими обжигающими затяжками папиросу, но усталость не проходила, как это бывало после даже самой тяжкой, изнурительной работы.