Вольные кони

Сквозь оконное стекло в кухню льется призрачный солнечный свет, освещает неприбранный, заляпанный стол, давно не мытый пол, печку в черных дождевых подтеках сажи из-под вьюшки. Федор гремит в углу умывальником и не обращает внимания на такие мелочи жизни. Умывшись, распахивает окно, высовывается по пояс и ничего нового там не видит: пустой огород, у забора ржавеет моторная лодка, за забором – крыши домов, над крышами видны далекие верхушки синих хребтов, над ними клубятся тучи.

– Стаканы бы, что ли, ополоснул, – ворчит сосед Кеша, устраиваясь на табурете.

– Вот пристал, – лениво бормочет Федор и вдруг обращает внимание на оттопыренный карман соседа.

– Во дела! Кеша, да ты не один! Сельсовет у тебя и по воскресеньям работает, – стучит он пальцем себе по лбу и начинает оживленно двигаться по кухне.

Сон слетает с него, как шелуха с пересохшей луковицы. Он возбужденно суетится, льет теплую воду из чайника в большую миску, споласкивает стаканы, вытирает полотенцем, с готовностью ставит на стол. Спохватывается и той же тряпкой смахивает за подоконник табачные и хлебные крошки, другой мусор. Все это занимает у него не больше трех минут – стол готов. Последнее неуверенное движение он делает у шкафа и виновато разводит руками. В них две луковицы – извини, закусить больше нечем.

Сосед Кеша извлекает бутылку белой, ставит на стол и важно лезет в другой бездонный карман, выкладывая поочередно: пару вареных яиц, пожелтевший шматок сала, горбушку хлеба. И подмигивает Федору.

– Ну ты даешь, Кеша, – с уважением и чуть виновато говорит он и тут же забывает о своем восхищении предусмотрительностью соседа. В голосе звенит другое нетерпение. – И как ты в такую рань от своей ушел? – тут Федор осекается, круглит глаз в веселом ужасе. – Неужто не укараулила?

– А я задворками, задворками, – смеется вполне счастливый от своей воскресной выходки Кеша и откупоривает бутылку.

Федор выпивает, ждет, когда отмякнет душа, и припоминает:

– Постой, Кеха, так ты в городе должен быть?

– Враз обернулся. Удачно с мешком рыбы проскочил, ни один пост не зацепил. В городе омуля вмиг расхватали. Ты же меня знаешь – на месте стоять не буду. Налетай, расхватывай! Да и голодный нынче город, цену не спрашивает. Старушки разве…

– Ловко, – поддакивает Федор, довольный завтраком, ни с того ни с сего расщедрившегося соседа.

– Обратно уже по темну возвращался, торопился на паром поспеть. Гляжу, пост у моста. Шерстят каждого встречного. Какую-то белую «Волгу» прихватили, потрошат троих парней. Сразу видать городские, без царя в голове. Полный багажник набили омулем. Кто ж так рыбу прячет? Да к тому же пьяные. Милиция и раскрутила их на полную катушку. Я тормознул, полюбопытствовал. Крепко вляпались, нынче ведь штраф крутой – по червонцу за хвост. Съездили за рыбкой, называется.

Федор молчит, в голове тукают тяжелые молоточки и вспоминается вчерашний невеселый день. Он задумчиво жует прогорклое сало, с хрустом разгрызает луковицу и спрашивает без всякого интереса:

– Трое, говоришь? В кепочках? Шустрые такие?

– Знакомые, что ли? – любопытствует Кеша.

– Виделись, – скупо отвечает Федор, не испытывая никаких чувств.

Ум его быстро трезвеет. Федор отодвигает стакан маленько от себя, смотрит на Кешу твердым прояснившимся взглядом и решительно спрашивает:

– Ты вроде по делу ко мне. Мы с тобой на днях о чем-то договаривались. Из башки выскочило, не упомню, о чем. После вчерашнего голова дырявая.

Приходит черед смутиться Иннокентию.

– Так ты ж обещал мне сегодня площадку во дворе забетонировать. Я уж весь материал приготовил, намешать осталось. В этом ты лучше меня соображаешь. Там делов-то всего на полдня. Сам знаешь, радикулит проклятый замучил. Лихорадка разбей эту рыбалку, все равно весь омуль не выловишь, всех денег не заработаешь.

– А-а, – тянет Федор и облегченно вздыхает – дело не бог весть какое, остроты мозгов не требующее, хотя попотеть придется. – Это я в один момент сделаю, – и ненароком берется за стакан.

Теперь, когда все обговорено, неловкость стерта, бутылка стремительно опорожняется и сосед уходит готовить двор. У Федора есть еще полчаса, чтобы бездумно и расслабленно посидеть за столом. Невидящими глазами смотрит он на огород, равнодушно отмечает, что так и не посадил нынче ни куста картошки, и упрямо заявляет: «Ну и черт с ней, с голоду не помру». Потом переводит глаза на лодку, приваленную к забору, и добавляет: «А эту на металлолом пионерам отдам». Дальше, над скалистыми хребтами, крутятся тучи, но с ними Федор ничего поделать не может.

Тягостный вечер вспоминается, как дурной сон, остатки которого еще не выветрились. Но как ни странно, ночь очистила место в душе для чего-то хорошего, но это еще поискать нужно и себе взять.