Вольные кони

Помер ваш батяня-то, не дождался. На лесозаготовках надорвался, поворочай-ка сырые бревна. Только-только оклемались после войны, прибарахлились маленько. Приемник вон купили, в тот год, когда Гагарина на небо забросили. Лежу тут, в кути, тоска кромешная, словцом перемолвиться не с кем, слушаю что на белом свете деется. Опять мериканцы спокою нам не дают. И откуда берутся эти напасти? Долдонят по радио, что к другой большой войне дело подвигается. Верно, нет ли? Спаси и оборони Господи. Я уж думала, хоть внуки-то воевать не станут. Сколько терпеть-то можно? Много ли я прожила, а на моем веку и японская была, и германская, и гражданская, и финская и Отечественная. Вся земля, поди, костями проложена, кровью пропитана, а людям все неймется. Крестом от нее не откреститься, молитвой не отмолиться, – совсем уж невнятно бормочет бабка: то ли плачет, то ли заклинает кого – Степке не разобрать.

Теперь она затихает надолго, израсходовала все свои слабые силенки на долгий разговор. У Степки отлегло от сердца: раз бабушка о политике заговорила, не совсем, значит, ум потеряла. Он стряхивает дремоту и вспоминает о незавершенном деле. С удвоенным усердием трет монету о валенок.

2

Время тянется медленно, дело к полуночи, а родители все не идут. От нечего делать Степка продолжает начатый бабкой разговор. Он столько вечеров потратил на то, чтобы убедиться, что никакой войны не будет. Что они, американцы, совсем дураки или наших книжек по военному делу не читали? Как же на нас войной пойти, если у нас такая могучая армия?

Степка оглядывается по сторонам, но кто в пустой избе может подслушать его мысли? Рассказывают, что в соседнем селе недавно опасного шпиона взяли. Теперь все может быть. Вокруг деревни установили ракеты. А поначалу никто и не верил, как разговоры пошли, что в их степи понатыкают ракет, как подсолнухов меж грядок. Еле вызнал, что за штуковины поставили у них на боевое дежурство и куда они могут улететь. Оказалось, хоть куда.

«Нет, попробуй теперь застань нас врасплох!» – улыбается Степка, и у него возникает желание немножко повоевать, ну, совсем чуть-чуть, силищу эту испробовать – зря, что ли, накопили? Только чтобы не больно было, не убить никого и самому не погибнуть, а то мать плакать будет.

Сроду в их местах не стояли военные. А тут однажды по весне нахлынули зеленой волной, затопили все вокруг. Понагнали невиданной техники, стали рыть степь: и вдоль, и поперек, и особенно вглубь. Деревня поначалу от такого нашествия очумела, потом очнулась и повеселела: какая-никакая, а культура пришла. В чахлом парке на околице по вечерам оживление: танцы, музыка, драки. Для деревенских женихов враз кончилась масленица, начался великий пост. Отфорсили парни! Моторизованные соперники появились, один другого интереснее – мы ребята из стройбата! Шибко им нравилось девчат по степи на самосвалах катать. А для пацанов и вовсе суматошная жизнь началась. Что ни день, то приключение. Смотришь, катит бронетранспортер, переваливаясь на ухабах, как осьминожка. Набьется в него ребятня, рада-радехонька. А если чумазый водитель задраит люки и прокатит их в душной полутьме по деревне, восторгам нет предела. У каждого теперь есть стреляные гильзы, а то и целые патроны. Многие щеголяют в выцветших пилотках, с воинскими значками на груди.

Но хорошее без плохого не бывает. Появились и свои неудобства: отправился Степка как-то с приятелями по черную смородину, а самое ягодное место колючей проволокой перегорожено. Воротились с пустыми ведрами, отмахав с десяток километров. Хотели, правда, втихаря под проволоку поднырнуть и набрать спелой ягоды, от которой кусты ломились, да вовремя одумались. Не маленькие, понимают, что не про них там секрет прячут.

Сразу четыре сопки в окрестностях деревни обнесли такими ограждениями. Одну за кладбищем – ту точку сразу Покойницкой прозвали. Другую посадили там, где гадюк видимо-невидимо водилось, ей дали тоже подходящее название – Змеиная. Третью устроили в таком месте, куда и взрослые не захаживали. Самое шаманское место. Двадцатый век на дворе, а несознательные люди не переводятся: оставляют на плоском с ложбинкой камне деньги, конфеты, пряники, да повязывают на колючий куст боярки разноцветные тряпочки. Бабка Степке строго-настрого запретила трогать эти подношения – руки отсохнут. Пугала, у военных же не отсохли, все там раскурочали. Эта точка стала называться Шаманская. И последнюю устроили на безымянной скалистой сопке напротив Покойницкой. Точка эта как бы замкнула на деревне крест, потому ее обозвали Крестовой.

Старики не советовали военным в такие гиблые места соваться, но у тех свои расчеты, знай посмеивались, подшучивали над суевериями. Ну и, конечно, не без того, разное случалось. То машина перевернется, то казарма сгорит, то солдата гадюка цапнет, едва до госпиталя довезут. Не зря, видно, бабка говорила, что на те места наклик наложен.