Вольные повести и рассказы

О чём и как она думала? А до такого понимания пока не дошло… По глазам понимать – одно, по мыслям невозможно, а по её бедру… – это другое. Память вытащила материал раннего детства. Беседуют два нестарых деда. Один-то свой дед, а второй, как бы не схвастать, да не дед ли Олюб был тогда вторым собеседником? Кажется, он. Хотя обстоятельства не припоминаю. Это было лет двадцать назад, когда мне, видимо, было пять, а старикам по шестьдесят пять – цветущий их возраст. И вот нашему деду рассказывают о бедре… По всей вероятности на курорте (в советские времена по курортам поездили: и Крым был своим, и Рижское взморье, и славный Байкал; всё было своим), к деду Олюбу прижималась бедром массажистка. «И как?» – подмигивал дед Любан. «Без любви никак, зря старалась…» – делился впечатлениями молодой дед. Теперь его внучка жмётся бедром к внуку его друга, но как выразить новые ощущения? Постой. А о чём и как думал я? И думал ли я? Думал. Я много раз хотел поймать себя на моменте, когда я ни о чём не думал. И не поймал ни разу. Сколько я ни помню себя, я никогда не находился в состоянии упертого взгляда в пустоту; я всегда обозревал мыслью конкретное пространство, время или действие. Наверное, всегда человек думает. Может быть, так в молодости? Не знаю. Дед Любан, по-моему, думает постоянно. Для тех, кто не думает, прошлого нет. Всё дело в том, о чём я думал. Сказать, не поверят. Я думал о взаимосвязи взгляда и органа сердца… Вот девичьи очи. Неважно пока, чьи. Если я смотрю в них и орган сердца в покое, я смотрю не в очи, а в органы зрения. Из Любиных глаз струились доверчивость и обожание, струилось любо. Почему меня сразу не в дыбушки? Почему даже мысль не может возникнуть об обладании? Даже невероятно, что такое нежное создание предназначено для обладания. Ценность и драгоценность, предназначенная для одного восторженного лицезрения. И это биологически оправдано природой. Если бы животное, увидев особь противоположного пола, ощущало бы в нём телесно-половую добычу, тогда природа завершила бы своё бытие в хаосе всеобщего перманентного «секса». Но природа заложила разумные ограничения в порядке обладания особями животного мира. Этот порядок проявлялся и у меня… Вот приманка, она прикоснулась бедром! Да ещё в то же время глянула! Столб биоэнергии не растет медленным дубом. Он сразу становится на космическую опору и жаждет проткнуть вселенную. Столб качает права и требует свободы слова и совести, или просто свободы, без слов и без совести… И в это время можно было бы брать лодочку напрокат и кататься с Любавушкой от одного берега до другого берега, от одного вечера до другого утра, а то бесконечно… Сколько смотрю я в ее глаза (а не в органы зрения), – покой наслаждения или наслаждение покоем. Но стоит притронуться «к рукаву» – революция, биостолб бунтует. А если ещё поцелуй? Вот сравнение: поцелуй. Восстание биоэнергии одинаковое. А при созерцании глаз можно понять о любви. Целовать можно любую – с тем же эффектом, а эффект от глаз – лишь от любимых. Вот о чем думал я. Да и всегда я так, нет серьёзной темы для размышления, тогда на уме более серьёзная тема… Люба поняла мои намерения вчера. Она плохо спала. Теперь она ожидала, каким образом осуществятся мои действия. Я полагал, ей не о чем было думать, кроме этого. Но я о себе. Возможны ошибки. Думая о влиянии глаз, я не учитывал воздействия других факторов. Кроме глаз, её глаз, на меня влияет ее «ощутительная» фигура со всеми ее компонентами. Теперь вернее. Отсюда и дыбушки и дыбошки. Быть может, также и в отношении Любы. Пока смотримся – одно состояние, прижмёмся – совсем другое… Она могла и думать о чем угодно. Это я за нее решил, что ей думать не о чем. Но тогда почему наши глаза блудят, отводятся, мерцают, то есть стыдятся своего света? Стало быть, от стыдливости предстоящего «кастинга»? Но ведь дед учил меня, – в этом нет никакого зазора, в смысле зазорности, когда загораются чувства.

– Проводи меня до посадки… – попросила Любава. Вот оно, напряжение общего замысла! Это приехали мы к «народной тропе». Как джентльмен, я выбрал ей направление и сопроводил. И сам оросил вечнозелёное древо природы… Это впервые.

Остаток пути был мучительным. Я сто раз опережал наш маршрут «мысленным взором». Я сто раз въезжал в Гвардейцы, останавливался возле фермы, выходил вместе с Любой и вёл её до моста-до речки. Там я определил место действия. Там, ниже стелы – пляжик. Осень. Вечер. Кругом никого. Там всё и произойдет… Но автобус всё медленнее и медленнее преодолевал километры. Поневоле опять приходилось думать. О более серьёзных вопросах… Да. Значит, дед. Дед учил меня естеству с уведомлением того, что в этом нет ничего зазорного для нравящихся молодых людей. Стыдливого и постыдного. Итак, дед учил…