Вольные повести и рассказы

И сохранит тебя Бог Род, и род твой, и дом твой, и любовь твою, и всё полезное и благое от Бога Рода получишь. И перед людьми честен будешь, и в душе своей свет откроешь, и благоденствием утешишься.

Ныне Языцам – вежам нашим и промыслу доброму ты, причт рода родовичей русов – Сын-Дед, Сын Отеч и Сын-Внук, – научен, владей, верши не свершённое нами, и продолжай их в вечном труде, в вечной радости и в непрерывной любви. Любовь – попечение Бога Рода и твое лицетворение. Всё изменяется, не находя и не теряя в постоянье исхожих крупиц, неизменны лишь Богородие и Любовь. Языцы надоумлены духом прадедов и дедов, предков наших. Языцы есть матица правиславия русов. Сын-Дед, Сын Отеч и Сын-Внук родовичей русов есть Сыне Языцей.

Да будешь ты.

Сыны:

– Корнями мы в святой Руси. Плодами мы в России. В России мы лелеем Русь, чтоб Русью вдохновлять Россию.

Звероиды и Стрибог Рассказ

Войдя, он остолбенел. В прихожей ему улыбалась Алла. Она была в вольной рубашке из мягкой ткани со вздетыми рукавами, а грудь и живот её были совершенно… телесного цвета. «Шортики» представляли собой две занавесочки-треуголки – одна сзади, другая спереди – всё остальное пространство было опять же телесного цвета. Вплоть до щиколоток, ниже которых были носочки. Она была с пылесосом в руках, тех руках, которые были просунуты в рукава. Прибирала его квартиру.

Ищут душу, а она на виду, в глазах. В её синих она тихая, чистая, русская. А сейчас озорная.

– Ты почему без?… – он не знал, без чего. Лучше бы спросил, почему она здесь. – Ты бы опустила подол. – Где он увидел подол?

– Почему я «без», так это от собственной красоты. Я здесь одна прибираюсь и любуюсь в зеркалах. А тебе нравится смотреть на мои красивые ноги? Я себе очень нравлюсь. Коль прихватил меня – и ты любуйся.

– Что, правда, то правда. Я тебя знаю, а снаружи как следует и не видел. Всё в спешке, всё на бегу. Брось пылесос, потанцуй, я хочу тебя видеть!

– Хо-хо-о… – И она стала импровизировать немой танец, отступая перед ним вглубь второй прихожей и ещё глубже – в гостиную. Немой танец – это танец без музыки, но когда вместо музыки звучит муза тела самого танцующего человека. Алла изгибалась. Она семенила ногами. Она поворачивалась на носочках. Она поводила всеми частями тела, как бы останавливая их на мгновение, чтобы дать рассмотреть их животрепещущую красоту, она подавалась к нему вперёд и вновь отступала, заманивая в некие дебри. Потом она стала решительно наступать на него, а он, не понимая замысла её танца, стал пятиться от её натиска. Она довела его до шкафа. И остановилась в позе гимнастки.

– Ну, как, Люб? Скажи! – Каждая струнка её фигуры просила о том же.

– Сама знаешь. У меня к тебе чувства на грани любви. У меня перед тобой страх, я боюсь любовницу шефа, боюсь ошалеть… Ну, ты красивая. Ну, лихо танцуешь. У тебя и русское, и цыганское… Стоп, стоп! Больше ни пяди. Отступи!.. – он повертел перед её носом пальчиком.

– Хо-хо-о!.. Любан! Спасибо. Переодевайся при мне. Я люблю смотреть, как Женя переодевается. Я люблю его. Отдана ему родной мамочкой. Но если бы можно иметь двух мужей, я бы тебя просила… Я и тебя люблю.

Лучась любовью, она смотрела на него, склонив шейку набок. Он переодевался, не спуская с неё испытующих, а вместе с этим, и жадных глаз.

– Странно. Мне не кажется ложь, или ты так хитра? – говорил он Алле.

– Люб, друзей не обманывают. Я сказала тебе, буду другом, и этому не изменю. Женя знает, я ему рассказала. И знаешь, как он поступил? Он отдал меня…

– То есть?

– Отдал тебе. Перебеситься. Так он сказал: «Ты перебесишься, а Любан из тебя сделает человека». А я подумала, что мы с тобой натитанимся… Только Аллочке не говори, будет скандал. Это между нами.

– Во, попал! Вы все здесь тронутые, и я с вами тронусь. Ты думаешь, я поверю? Если бы шеф так сказал, он бы вытурил тебя из дому, или, в крайнем случае, зная меня, снабдил тебя документиком. Письменным! Вот так! – Он переоделся, взял в руку свой компьютер и хотел идти, но теперь не знал, зачем и в какую сторону.

– Представь себе. Свеженький мандатик. Он так и сказал: «Любан к тебе не притронется пальцем. Возьми удостоверение!» Вот оно. Сегодняшним числом. Он сказал: «У Любана наполовину кровь, а наполовину навозный продукт целомудрия». Хо-хоо… На, читай! Продукт… – она подала ему «корочку» читательского билета или служебного пропуска. Он открыл и увидел фотографию этой самой красавицы, рассматривающей его синим щуром из-под домашней печати шефа. Лаконичный текст был таков: «Удостоверение. Дубинину Любану. Для дисквалификации сомнений». Роспись шефа, печать шефа, сегодняшнее число.

– А что это такое – дисквалификация сомнений? – спросил он, хотя прекрасно всё понял.

– Ну, Люб, мне ли тебе объяснять. Я и то понимаю. Дисквалификация – это лишение квалификации. Если у тебя есть сомнение, ты лиши его квалификации и его не будет… Я правильно понимаю? Хо-хоо… Так что, Любан, начинай из меня человека делать, но имей в виду, что все твои слова будут известны шефу.

– Каким образом?