Но что такого я «прочитал», что студентами завладела экзальтация? Ведь нет у нас практики, чтобы мы аплодировали преподам за их замечательные лекции. Бывает, мы ржем удачливой шутке преподавателя; бывает, мы ставим оценку за лекцию – класс! Но обходимся без овации. Так почему же аплодировали мои друзья и товарищи, а также преподаватели и новая поросль студентов? Об этом я догадывался потом, то есть в подвале. Видимо, я расшевелил их души, которые от природы у всех языческие, и присоединил их к любви и к языческой культуре, ибо нельзя не почувствовать дух древности вне его целомудрия. Слова были доступными для студентов и, может быть, они поняли, что целомудрие – это характер язычества. Ныне этот характер – в оппозиции к пошлости и разврату и будет в оппозиции столько, сколько позволит ему стойкая нравственность. Стойкость нравственности обладает неисчерпаемым запасом терпения и воли, она зависит от убеждения. Убежденный человек – это тот, над которым господствует воля предков и сам Бог Род – он неприступен для нравственных компромиссов ни с христианством, губившим языческую культуру, ни с марксизмом-фрейдизмом, по-разному губящими ту же культуру, но одинаково жестокими и аморальными средствами. Видимо, студенты поняли, что сладкая чума сексуализма опасна семье и индивидуализму. Жаль, я не сумел заострить, что христианство, потоптавшее душу язычников, не способно противостоять сладкой чуме и оно неизбежно, в который раз, будет абсорбировать языческие ценности для своего же выживания.
Кроме всего, студенты не могли не увидеть перед собой не иллюзорного убогого истукана-идолопоклонника, а равного себе товарища, столь же современного и грамотного, как и они, способного вносить новые идеи, сохраняя за ними старые незыблемые нравственные устои. Уж, наверное, им труднее внушить теперь мысль об этическом недоразвитии язычников. Последние, то есть новые идеи, вошли в область чувства студентов, будущих учителей других студентов, а значит, эти идеи упрочат глубину народа, откуда они сами возникли, и взбодрят народную душу на широких просторах родины.
Я бы ещё стоял дубом, а они бы ещё в исступлении хлопали, но дошло до предела. Смутно я услышал, как Дека эмоциональный карнавал приостановила. Она напомнила о себе и показала, что не разучилась руководить собранием. А тот самотек, который царил на встрече, ничто иное, как продуманная тактика неформального мероприятия…
– Слово от молодых студентов предоставляется студентке 1-го курса, старосте учебной группы Красноборовой Любе.
И тут я оторвался наконец от груди трибуны и ушёл на своё место в президиуме, а на моё место выскочила… косатая девушка, что сидела около ректора. Девушка милая и красивая, косы крест-накрест, как пулеметные ленты, молоко и маки, сирень и роза, ромашка и солнце. Мечта.
Услышав имя девушки – Люба – и увидев её самою, зал снова взорвался, словно в него кинули новую бомбу.
– Люба.
– Любан плюс Люба!
Вот почему зал ещё раз взорвался. Символическое совпадение имен с темой любви – Любан и Люба – стало причиной эмоционального ажиотажа.
Мне было хорошо её видно в профиль и со спины. Возникло сравнение. Завязки халатика или фартука, выходящие на талию женщины и свисающие вниз через попу, нередко вызывают фантазию или желание развязать их… У Любы вместо тесемок на талии завязаны были косы – они и свисали через высокий окатный припечек… Глубокий, почти с равномерными склонами, прогиб спины волновал, в свою очередь. А внизу рисовались ноги, налитые вином. Впрочем, ног я не видел из-за стола, но я увидел их один раз на инструктаже и по памяти знал, что они есть, именно как изящные бокальчики, наполненные вином без экономии. Вместе с этим Люба была высокой и вполне могла доставать до моего плеча. Видимо, и другие зрили то же, что я, потому что, я полагаю, все уставились на юное диво, как я…
Оказалось, что у неё не было никакой речи. «Косы» выскочили для того, чтобы удивить зал своей неописуемой красотой. И фамилия ей сопутствует – Красноборова, а имя её в ней разлито пропорционально.
– Ой! Я думала-думала, целую неделю думала, что сказать. А как наслушалась выпускников, торопко стало. Я себе показалась дурочка-дурочкой и что не туда попала. Да разве мы будем такими умными, грамотными? Речи свои они говорят от себя, а книжные мысли приводят для усиления и украшения своих мыслей и рассуждений, у них свои замыслы и идеи. Мы, конечно, будем стараться, чтобы чуточку походить на них, ну, может, больше, чем чуточку… Ой! Ну, в этого Любана я прямо влюбилась!.. Не по теории…
И попорхнула на своё место, под крылышко ректора. И грянули такие аплодисменты, каких актовый зал никогда не слышал. Награждали не слова её, а её красоту и чистую наивную душу. Опять кто-то крикнул, забыв, что он не на стадионе:
– Любан плюс Люба равно люботе!..
Выступление ректора
Смеясь, вышел на кафедру ректор.