Вольные штаты Славичи

Скоро Степа увидел — в кого. По дороге вдруг затарахтела телега, затопали кони и с поля через слободу к мосту в облаке пыли пронеслась двуколка, запряженная парой. С двуколки стрелял пулемет. Слобода была как вымершая, кроме Степы не было ни души, а пулемет все же стрелял безостановочно. Несдобровать бы Степе, скосила бы его пуля, если бы он вовремя не догадался пригнуться к земле. Пули рассыпались веером во всю ширину улицы. На землю, кружась, падали сбитые ветром листья тополей и берез.

«В безоружных стреляют, гады — с мрачной злобой подумал Степа, — измываются».

Сам толком не понимая, что делает, Степа пустился бегом за двуколкой, в Славичи. Он знал одно: надо найти кого-нибудь: Яна, Лешу, Бера, все равно кого. Надо что-то узнать, что-то сделать. Так же нельзя! Но, добежав до моста, он остановился. На берегу в кустах лежал кто-то и вопил как полоумный: «О-о-у-у!» Это была женщина, старуха, Степа ее знал — Акулина, гончара Якова жена. Ее ранило в ногу, в икру правой ноги, навылет. Рана была неопасная. Но старуха исходила предсмертным звериным воем. Она лежала на спине, раскинув руки, зажмурив глаза, вопила и в промежутках скороговоркой причитала: «Ой, смертушка моя пришла! Ой, православные! О-о-у-у!»

— Тише, бабка, тише, — сказал Степа, — не помрешь ты, не бойсь. Тише, ну!

Но старуха, не открывая глаз, не глядя на Степу, не замечая его, никого и ничего не замечая, продолжала вопить истошным голосом и в промежутках скоро-скоро причитала: «Ой, православные! Ой, смертушка моя пришла! О-о-у-у!»

Степа осмотрелся: еще бы кого, а то одному не дотащить ее до хаты. Но никого. Пустынный берег. Безлюдье. Как в лесу. Вот народ! Он забарабанил в ставень ближайшего дома:

— Эй, открой!

На стук ответил испуганный топот: «Кто там? Чаго?»

— Открой, — крикнул Степа, — подсобь дотащить ее до хаты.

— Кого? — спросил голос.

— Акулину, гончариху. Раненая она.

— А пущай, — сказал голос, — все равно ей подыхать. Старая.

— Чтоб тебе, холере, самому издохнуть! — сердито крикнул Степа, плюнул и отошел.

Он вернулся к старухе и удивился. Акулина уже не лежала пластом, не вопила и не причитала. Приподняв ногу, она аккуратно и хозяйственно перевязывала рану головным платком.

— Поможь-ка, сынок, встать. — попросила она Степу, когда он подошел. Степа, понатужившись, — старуха была толстая, пятипудовая, — приподнял ее и поставил на нога.

— Довести? — сказал он.

Акулина нерешительно сделала шаг.

— Не надо, сама я, — проговорила она.

Чуть помедлив, старуха вдруг ринулась вперед и так прытко, хоть молодой и здоровой впору, заковыляла к хате, что Степа только рот разинул. Ну и старуха! Дуболом!

Пока Степа возился со старухой, он решил, что не стоит ему сейчас соваться в Славичи: — «Подожду, — решил он, — один-то я что? Что я один сделаю? А поймают — укокошат. Зашибут, как щенка».

Степа пошел домой. Он торопился, — скорее, скорее, а то на кого-нибудь нарвешься. Однако, пройдя шагов двадцать, он замедлил шаг. Остановился. Постоял, подумал и круто повернул назад, к мосту. Плевать! Что со всеми ребятами будет, то и с ним, со Степой. А дезертировать и трусить не годится. Не годится, парень, дезертировать. Плевать!

Трескотня, ненадолго затихшая, возобновилась снова. Она все приближалась. Сухие выстрелы рвались уже в приречном переулке по ту сторону моста. Вдруг из переулка вынырнул человек, невысокий, коренастый, в белой рубахе враспояску, без шапки и босой. За ним, пригнувшись к шее коня, несся бандит в бурке, с небритым щетинистым лицом, с выпученными круглыми глазами, весь колючий, как еж. Рядом мчался второй бандит, молодой паренек, озорной, чубатый хват. Он на скаку писал и размахивал обнаженной шашкой. Сталь на солнце сверкала, как молния.

Человек бежал не спеша, он, видимо, берег силы. Держа руки, зажатые в кулаки, на уровне груди, он мерным шагом, — хоть бандит в бурке был уже близко, — поднимался на мост. Степе человек показался знакомым. Где-то он его видел. Но человек опустил голову и его трудно было узнать. И только заметив впереди Степу, человек резко вскинул голову. Степа его узнал. Губарев! Продком!

А Губарев, должно быть, не узнал Степу. Он метнулся в сторону, быстро и зорко, по-волчьи, оглянулся — догоняют! Капут! Но, не ускоряя шага, неторопливо добежал до перил. Он ухватился за перила руками, оттолкнулся от моста и повис над рекой. Бандит в бурке проскочил мимо, — не остановить было коня. А чубатый с размаху рубанул шашкой. Сталь со звоном врезалась в дерево, не причинив Губареву никакого вреда. Он вовремя разжал пальцы, пролетел сажени две в воздухе и с плеском бухнулся в воду.

Бандиты спешились. Зычно ругаясь, они суетились на мосту, свешивались через перила, глядели в воду: не выплывет ли? В одном месте, где было сильное подводное течение, образовалась воронка. Степа знал это место, не раз купался тут. Но чубатый решил, что это комиссар. Он сорвал с плеча винтовку и, не целясь, выпустил в воронку всю обойму. Вода фонтаном рассыпалась от пуль, а Губарева не было. Утонул, что ли?