Вольные стрелки (СИ)

Я долго перечислял пряники, народ малость воспрял.

- ... А теперь о грустном. Всего ущерба вы нанесли, если по семьям раскидать, то на сто да еще два десятка рублей каждая должна, на выплату долга у вас остается максимум рубль в месяц.

Над толпой раздался стон. Причем хоровой. Десять лет! Десять лет долги платить! Я, конечно, сволочь та еще. Поди проверь, правильно ли я ущерб посчитал? Но сейчас я проверял совершенно другое...

- А больше зарабатывать можно? - Буревой взял кричащего на карандаш, такие люди нам нужны.

- Еще условия есть? Как можно долг скостить? - такие тоже.

- А чего так много?!! - этого тоже на карандаш, в список нам совершенно не нужных.

- Люди! Слушайте! Заработать вариант есть больше! И скостить долг - тоже. Долг учебой скостить можно, заработать больше - то вам решать, у нас работы на всех хватит! Еще и уходить не захотите...

Народ зашумел, начались обсуждения.

- Кто решение примет, пусть к Ладимиру идут, через него все будет.

- По дрова как теперь? - этот, по ходу, не пойдет.

- По дровам в прежнем режиме, мы говорим что рубить - только то и можно. Валежник без ограничений.

- Да сколько там его осталось... - голос стал печальным.

- Куда идти? - женский голос.

Вышла та женщина, с детьми, которая первая к кухне вышла в свое время.

- В смысле, куда идти? - я не понял, что она имеет ввиду.

- В крепость эту вашу.

- Ты уже решила?

- Да мне все едино, детей жалко, - тетка стояла с какими-то узлами, грустная.

- Тогда за нами, - я махнул рукой.

Весь лагерь печально провожал троицу, одетую в непонятно что тетку и ее двух малолетних детей. Они уходили за нами под редким снежком...

По дороге дед подошел ко мне:

- Думаешь, пойдут за еду работать-то?

- Пойдут. Раз есть Москва - значит должны быть и гастарбайтеры, без них никуда. Ну те, кто за еду работать согласен.

- Слово какое мудреное... Ну да ладно.

В крепости женщину провели по разработанной процедуре. Санитарный блок, свою одежду на проварку, детей и ее в баню, пропариться да отскрести от себя лепс, потом на фотографию и оформление паспорта. Одетых во все чистое женщину и детей, пять и семь лет, девочка и мальчик, отвели на заполнение документов. Оформили личное дело, медицинскую карту, выяснили, что это не ее дети, а сестры ее младшей. Из двух семей после мора только трое их осталось. А я-то думал как так, тетке за сорок, а дети такие маленькие. Ее дети умерли, младшие, а старшего понесла доля в походы, да так и не знает она о нем ничего. Сколько нам еще таких историй слушать, выдержали бы нервы...

Тетку разместили в новом, отделанном досками бараке-общежитии. Комната четыре на пять, отопление на барак центральное, туалет на барак один, в конце коридора. Мебелью мы ее обеспечили, бельем, одежкой на первое время, всякими мелочами в жизни необходимыми. После заселения сообщили ей, что ее одежку отдадим, когда выстирается все, в санитарном блоке, как и прочие вещи - боялись мы заразы. Повели в столовую, там накормили как следует, да и отправили обживаться. Тетка пока в шоке легком, она так и дома не жила, чтобы столько места, с такой мебелью, да на всем готовом. Пусть отойдет, потом ее определим куда-нибудь. У нас пока на ткачество вакансии женские, да на обслуживание населения - столовая, санитарный блок, уборка помещений. Зарплата везде одинаковая, пока, но есть варианты.

На следующий день румяная, довольная, она вышла прямо с детьми получать работу. Подумали-подумали, да и определили ее в детский сад - пусть за детьми, своими и чужими смотрит, их много скоро будет. Один прямо сейчас есть - Держислав.

После суда и приговора Святославу, пацан прижился у нас. А куда его девать? Сирота, считай. Так и поселили в комнате с Толиком, Кукшей, и Буревоем. Кроме Святослава и пигалицы, это был третий беженец в первой крепости. Его тоже отмыли, накормили, поставили на довольствие, да выдали документы. Раз в день он на час уходил к отцу, тот радовался. Сидели, говорили, да ели вместе, свидание в обед мы им делали. Да и я со Святославом сдружился, через решетку в дверном проеме, правда, частенько мы с ним разговаривали. Мужик не в обиде, он после всего пережитого много спал, отдыхал, пока есть возможность, душой и телом. На прогулки его выводили, внутри первой крепости. Мы бы и на работы его определили, да охранять особо некому, и следить тоже, пока пусть так посидит, в покое. Не тюрьма у него, а санаторий получился, общего режима.