Вольный Дон

Мы спустились со стены, и вскоре вместе со своими ватажниками я укреплял хлипкую баррикаду на въезде в городок. За пятнадцать минут, ровно столько времени имелось до начала штурма, сделать успели не так уж и много, но с наскока нас было не взять.

– Идут!

Со смотровой городской вышки донесся крик наблюдателя, нижнечирского казака, и мы, приготовив ружья, пистоли и пару случайно взятых в дорогу запасливым Семеном Кольцо ручных бомб, приготовились к бою.

От баррикады видно было немного, но и то, что попадало в поле зрения, впечатляло. Тысячи конных ногайцев волной растеклись вокруг городка, на миг замерли, и по команде находящегося в центре всадника на белом арабском скакуне устремились к Нижнему Чиру. Визгливые крики закубанцев наполнили воздух и у многих из казаков задрожали поджилки. Не от страха, а от предчувствия боя. Может быть, последнего боя, ибо ясно, что смерть близка, а шансов на спасение немного.

– Приготовились!

Отвлекая людей от вида подступающей конницы, я заставил их сосредоточиться только на одной цели. Задымили фитили пары древних пищалей, а Кольцо с Воейковым взяли в руки бомбы. Дрожит земля под тысячами копыт, и наша баррикада из бревен и досок заметно подрагивает, но думать об опасности некогда. И оглядевшись, я вижу, как занимают свои места казаки Кумшацкого и Чернова.

«Эх, будет дело», – думаю я, и сделанный бывшими тульскими мастерами в Богатом Ключе новенький карабин с кремневым замком упирается в плечо. Степняки все ближе и ближе, уже видны лица смуглых раскосых людей с луками и саблями в руках и, когда до них остается метров шестьдесят, я кричу:

– Огонь!

После этого тяну спусковой крючок. Приклад ударяет в плечо, и сильная отдача сотрясает тело. Вокруг меня ватажники, они тоже палят и из-за густых сизых клубов дыма совершенно не видно, попал кто-то из нас в противника или промаъгулся. Но это не отменяет того, что улавливает слух, и ржание умирающих лошадей, в смеси с дикими выкриками на татарском, слышатся очень четко и ясно.

– Перезаряжаем!

Имеется надежда на то, что удастся сделать еще один залп, так как нас поддерживают с палисада и враг в некотором замешательстве. Руки сноровисто делают привычную работу, прочищают от гари и тлеющих искр ствол, присыпают порох из натруски, вставляют патрон и забивают пыж. Заканчиваю первым, ждать общего залпа не стоит и, положив ружье на крупное бревно, в немного очистившемся от порохового дыма пространстве, я высматриваю следующую жертву. Она находится быстро, пожилой всадник, который прямо с седла, одну за другой, быстро и сноровисто посылает стрелы в сторону баррикады.

Перезарядка. Я снова готов к стрельбе.

– Бах-х!

Второй выстрел. Опять крепкая отдача и появившийся в нескольких метрах перед баррикадой конный лучник валится наземь. Больше выстрелить из ружья не довелось, ногайцы спешились и под прикрытием стрелков пошли вперед. Положение тяжелое. Однако еще на какое-то время мы сдержали врага выстрелами из пистолей. И прежде чем дошло до сабель и кинжалов, свое дело сделали убившие и поранившие не менее двух десятка врагов рванувшие в гуще кочевников бомбы.

– Держаться!

Откуда-то доносится голос Кумшацкого и, схватив верную шашку, я выскакиваю на баррикаду, где уже появились спешенные кочевники.

Ширх-х! И клинок чертит косую линию на лице одного.

Отбиваю удар кривой сабли и достаю кисть другого противника. Снова начинаю проваливаться в кровавый омут рукопашного боя, впадаю в состояние какого-то яростного исступления и дурной радости. Все делается простым и понятным, в теле необычайная легкость, а шашка, словно тростинка, вжик-вжик, летает туда-сюда, и успевает везде.

– Назад! Отход!

Еще не понимая, кто со мной говорит и тянет за полу легкого кафтана, я спрыгиваю назад и, обернувшись, вижу перед собой окровавленного Сергея Рубцова, который тряпицей зажимает сильный порез на левой щеке.

– Какой отход!? Держаться!

Мой голос звучит бешено, заместитель немного подается назад и отвечает:

– Закубанцы под прикрытием лучников арканами кусок палисада зацепили и лошадьми его наземь повалили. Теперь они к атаманской избе пробиваются, а там женщины и дети. Командарм приказал стягиваться к майдану!

– Понял! Отходим!

Ватажники хватают оружие и огненный припас, и по небольшой улочке бегут в центр городка. Здесь на небольшом майдане уже кипит сеча, такое кровавое и ожесточенное месиво, какого лично мне видеть давно не доводилось. Казаки дерутся отчаянно и не отступают, и дело здесь совсем не в том, чтобы шкуру спасти и жизнь продлить, а в том, чтобы своих близких прикрыть. Однако узкоглазых налетчиков во много раз больше, и среди них особо выделяется огромный молодой детина за два метра ростом и широченными плечами. Одет он в роскошный бухарский халат на голое тело, и орудует большой саблей, которую мне пришлось бы держать двумя руками, наверное, перековка двуручного кончара. И зацепившись за него взглядом, я понимаю, что необходимо, хотя бы на краткий миг, сдержать наседающих ногайцев и дать казакам время на занятие оборонительных позиций в хатах вокруг майдана.

– А-а-а-а!