Вольный Дон

– Основным будет, – я пнул сапогом ком снега на дороге, чуть помедлил, размышляя о возможных вариантах развития событий, и продолжил: – вопрос Малороссии и война с Персией. Малороссам придется помогать в любом случае. Понятно, что они и сами за себя постоять смогут, но с ресурсами у них плохо, на одну военную кампанию пороха и припасов хватит, а дальше все, с саблей на картечь. Значит, Мазепа напомнит, как помогал нам царские войска с Дона выбивать и помощи попросит.

– Это точно, напомнит, он такой. А что с Персией? Вроде бы все ясно, воюем хорошо, потери допустимые, а на трофеях половина нашего Войска и Терек с Астраханью живут.

– Многие казаки говорят, что надо бы остановить наступление на юг, закрепиться в Дербенте и Баку, и ждать пока шах мира не попросит.

– А ты, что думаешь?

– Необходимо еще одно военное лето, а иначе не было никакого смысла на Кавказ орду царевича Даяра перебрасывать.

– Верно обстановку понимаешь.

Под ногами хрустит снежок, на душе как-то спокойно и тихо. И возвращаясь к теме Малороссии и противостоянию с ляхами, я спрашиваю Кондрата:

– Это что же получается, батя, мы еще в одну войну ввяжемся?

– Придется, ибо союзника бросать нельзя, даже такого хитреца, как гетман Мазепа. Однако ляхов мы быстро разгоним, и может так случиться, что уже к осени казацкие полки в Варшаве будут. Польша сейчас слаба, один гонор и память о старых победах остались, а у нас народ боевитый и прошедший не одну войну. Ну, сколько войск выставит Речь Посполитая, когда гетман откажется выполнить требования Лещинского? Тысяч пятьдесят шляхтичей с холопами и наемниками. Но у Мазепы воинов не меньше, и сечевики тысяч двадцать в строй поставят, да мы с десяток полков выставим, и крымчаков тумен будет. К тому же пушек у малороссов больше, чем у ляхов, а это в современной войне немаловажно.

На миг я остановился.

– Украинский реестр и сердюки – это понятно. Сечевики выступят в поход, тоже ясно. Мы окажем помощь, так и должно быть. Но крымчаки-то с чего малороссам помогать станут? По приказу султана или сами?

– Официально сами, вроде как по большой дружбе между гетманом и крымским ханом, а на деле, конечно же, с подачи султана.

– Ну да, – я продолжил движение, – это австрийцам намек от османов, мол, смотрите, чуть, что-то не так, орда на ваши венгерские владения обрушится.

– Наверное, – Кондрат усмехнулся, – хотя я всех тонкостей этой дипломатической игры не знаю. Гетман человек хитромудрый, с османами и Крымом давно переписывается, так что единолично все решил.

– Какие войска на Украину пошлешь?

– Пока думаю, и склоняюсь к тому, что пару регулярных полков, несколько калмыцких тысяч, и сбор гулебщиков объявим.

– А командующим в этой армии кто будет?

– Про Филата Никифорова думка была, но, поразмыслив, решил, что лучше всего на эту должность Данила Ефремов подойдет. Он в Речи Посполитой бывал, когда за Петра Романова сражался, голова у него на плечах крепко сидит, и казаки его уважают.

– Да, хороший командарм. Я бы с ним в поход сходил.

– Так сходи, – предложил отец.

– Не получается. У меня люди на Волге и расшивы там же, да и ватага настроена на очередной Каспийский поход. Если все отменить, многое потеряю.

– Понимаю.

За разговором мы добрели до отцовского дома, и вошли в теплое светлое помещение. Здесь помылись, я поигрался с младшим братом Георгием, расспросил женушку о подвижках по обустройству нашего дома, а там ужин поспел, и закончился этот день обычно и без тревог. Все вместе, по-семейному, мы посидели за столом и, после, пожелав своим близким спокойной ночи, разошлись по спальням.

23

Россия. Петровск. 12.04.1711.

Юрко Карташ, молодой двадцатичетырехлетний донской казак Аксайской станицы был человеком своего времени и общества, которое его вскормило и вырастило. Хороший рубака и лихой наездник, стрелок каких поискать и рукопашник не из последних. В общем, настоящий степной воин, и все бы ничего, жизнь его могла сложиться вполне предсказуемо и обыденно. Но сидело в нем нечто, что отталкивало от молодого казака людей, некая гниль, которую станичники чуяли в своем соседе. Юрко всегда считал, что прав именно он, а если что-то в его жизни не получалось, в этом обязательно был виноват кто-то другой. Тот, кто ему завидует и желает зла. И вот именно эта мерзкая черта характера довела Карташа до того, что из-за женщины, полюбившейся ему туркменки, он схватился со своими братьями по оружию и ранил двоих казаков. А затем убил подругу и, обвиняя в этой беде атамана ватаги Никифора Булавина, покинул царицынскую стоянку отряда.