Вольный охотник

— Проживает в местечке Фридланд, это в дне пути конному. Хансом Дорном его прозывают. Сам он уже стар и не в состоянии прибыть в город. Да и побаивается старого графа — насколько я понял, именно из-за него он забрался в такую глушь. Я же взял на себя смелость обещать ему вознаграждение за правдивый рассказ и доказательства. Он упоминал о них, но отказался говорить больше.

— Ты что же, ездил туда? — насколько Ян помнил, секретарь безотлучно находился в поместье и никуда не выбирался.

— Что вы, ваша милость! Я бы не поспел! В местечке Фридланд проживает один мой знакомый, коллега по научной деятельности. Он и обнаружил данного свидетеля, сам и опросил его. А с ним мы общались по магистратскому модуму. Расходы на использования, ваша милость, я тоже осмелился оплатить из ваших средств. Как вы говорили, в разумных количествах я могу делать это самостоятельно…

Ян отмахнулся от слов про деньги — эта субстанция интересовала его меньше всего. Без удивления он осознал, что решимость, поселившаяся в нем после разговора с дядей, растаяла, как весенний снег. Все-таки прав он был, считая тайну Кристель чем-то важным. Теперь он снова был полон сомнений, более того — уверенности — в том, что, дело найденки не настолько простое, как представлялось раньше.

Конечно, Коваль мог оказаться и прав. В том, что граф фон Мантайфель живет с одной дочерью, в то время как его жена родила двух, может и не быть ничего, что заслуживает именно его внимания, как охотника. Там вполне способна прятаться обычная такая бытовая тайна — разлад супругов, наследственная болезнь, наконец та самая родовая горячка у графини. Могла же она сойти с ума родами и попытаться убить собственных детей. Или отослать. А муж этому воспротивился.

Но почему-то Ян в такое простое объяснение не верил.

— К вечеру обернемся до этого Фридланда? — уточнил он, уже приняв решение.

— Ночевать там придется остаться, даже если лошадей загнать. К ночи прибудете…

— Вы едете со мной, Петер. Сегодня. Позовите господина Марека, мне нужно сделать некоторые распоряжения. И госпожу баронессу тоже.

Интерлюдия

Эрих Фертих был мещанином. В устроенном и не меняющемся уже сотню лет мире Третьей Римской Империи его ждало предопределенное будущее. Если простак, то есть не одаренный магической силой — то вперед в работники, служащие невысокого ранга или торговцы. Может быть, даже в купцы, но…При любом уровне богатства и чина оставаясь обязанным гнуть спину перед всеми этими «милостями» и «светлостями», которые, строго-то говоря, ничем таким особенным его не превосходили. Даже магией владели далеко не все, хорошо если один из пяти.

Если же повезло и дар открылся — тогда добро пожаловать в местный Гимнасий или Лицей. Там тебя научат управляться с заклинаниями, швыряться огнем или низвергать каменный дождь с небес. А потом отправят на войну. Куда-нибудь на границу — к туркам, британцам или диким сибирским племенам. Там, опять-таки, если свезет и не погибнешь, выслужишь чин пятого центуриона и в оном выйдешь в отставку. Купишь землицы или в какое-нибудь дело вложишься, трактир у дороги откроешь. И будешь доживать отпущенное тебе время и продолжать ломать шапку перед каждым сосунком, который родился, в отличие от тебя, с приставкой «фон» перед фамилией.

И ничего нельзя изменить. Предопределенность от рождения до самой могилы. Будь Эрих Фертих еще и необразованным мещанином, его бы это, быть может, вполне устроило. Живут же как-то люди — миллионы! — и не сходят с ума от того, что не в состоянии вырваться из замкнутого круга.

Но мать научила Эриха читать. А отец после ее смерти всячески поощрял данное занятие. Не скупился даже на покупку книг, что для их сословия было вовсе не обязательным. Вот и вырос парень начитанным, образованным и… неудовлетворенным своим местом в мире. Хоть в этом Писание не солгало — большие знания — большие печали.

Так бы он и метался всю свою жизнь — греб по течению или против него, но всегда с одним и тем же результатом. Вот только свел его случай с фрайнботенами[21] одного из тайных обществ, которых в Пруссии, да и по всей империи, было великое множество. В отличие от большинства своих «коллег», эти посланники оказались не пустомелями, напускавшими тумана на свою деятельность, а вполне конкретными молодыми людьми, выступающими за отмену сословного разделения общества, равенство и федерализацию государства.

Уже через два дня увлекательнейших бесед с ними, Эрих Фертих попал на первое для себя собрание тайного общества. И там узнал, что связался не с «молодыми пруссаками[22]» и не с замшелыми «фемистами[23]». А с самими «садовниками», слава которых с некоторых пор гремела по всей империи. С теми людьми, что организовали Венскую Весну и Пражский Манифест!

Конечно, его привели не к тем, кто все это устроил. Он «всего лишь» попал на собрание низшего звена организации «фермеров» — так они сами себя шутливо называли. Однако и этого было вполне достаточно, чтобы загреметь на каторгу лет на двадцать. Тем не менее Эрих не испытывал ничего, кроме восторга и предвкушения.