Вольный охотник

Эссен уже понял, что нежелание Дорна говорить связано не с жадностью, а со страхом. Причем страхом сильным, который буквально жег его изнутри. Желая проверить свою догадку, он и вложил в руку старика кусочек кости Низшего.

— Это вы мне говорите, чтобы я вам поверил? — по-прежнему с дрожью в голосе спросил тот. Адское пламя не только обжигало плоть, но и душу, пробуждая самые потаенные страхи неподготовленного человека. — Что вы, ваша милость, настоящий охотник?

— Этого Стервятника я убил сам. До этого стая Низших расправилась с моим отцом, дядей и его женой. Так что да, несмотря на свой возраст, я настоящий охотник. — Ян помолчал немного, а потом закончил: — Но речь не обо мне, мастер Дорн, а о вас. Вы явно боитесь чего-то. Чего-то, что уже ощущали раньше. Того, что ощутили сейчас, верно?

Некоторое время информатор молчал. Отставил опустевшую кружку, но не торопился наливать себе новую порцию. Губы его шевелились, будто он беззвучно разговаривал сам с собой. Наконец, решившись, он заговорил.

— Меня так уже обжигало. Тогда. Повитуха Марта приняла роды, позвала господина графа, чтобы он мог посмотреть на деток. Сперва-то все нормально было, хозяин даже велел слугам по солиду выдать, в честь события, стало быть. Мы с мужиками только выпить собрались за здоровье новорожденных, уже и стол при кухне накрыли. А тут Марта и вбежала. Перепуганная! Стала кричать, мол, граф деток убить хочет. Свихнулся, стало быть. Забрал их у матери, унес к себе, положил их в круг на полу, камнями выложенный. Детки, понятное дело, ор подняли, а он повитуху выгнал и пригрозил убить.

Здесь старик прервался и все же налил себе еще пива. Сделал большой глоток, утер с губ пену и продолжил:

— Марта, ясно, к графине бегом. Та еще слаба родами была, но поднялась и пошла деточек спасать. А повитухе велела слуг кликать, чтоб на помощь ей шли. Мы-то ее люди, не графовы. Он в жены ее взял, а мы, по договору, с ней в новый дом перешли. Ну и поднялись, понятное дело. Кинулись в графские покои, а там все как Марта сказала! Голый пол без ковров, свечи горят и круг, в котором младенчики лежат. Уже не плачут — как мертвые! Граф на нас закричал, велел прочь пойти. Я сам к деткам, а за круг, камнями выложенный, ступить не могу. Схватил тогда одну каменюку, и меня точь-в-точь как сейчас обожгло. В голове перемешалось все, ужас такой обуял, хоть ложись и помирай…

Он снова замолчал, переживая воспоминания шестнадцатилетней давности. Ян увидел, как по морщинистым щекам Ханса Дорна потекли слезы.

— А пока я в оглушении стоял, графиня наша вбежала. Стала с графом ругаться, колдуном его обзывать и проклятым. Тоже хотела деток взять, но граф ее за руки схватил, ударил. Лакея, что на помощь к госпоже бросился, застрелил в упор. От выстрела-то я в себя и пришел. Понял, что круг защитный нарушил, но как будто не до конца. Схватил одного младенчика… Хотел обоих взять, но такой страх взял, ваша милость, совсем терпеть не мог. Бежать бросился, только в кухне и опомнился. Там Марта меня и нашла. Сказала, что слуг, которые у госпожи были, перебил лютым образом, а жену свою, хозяйку нашу, задушил. И запел что-то на языке непонятном.

Ян, уже все, в принципе, понявший, едва сдерживался от того, чтобы не вскочить, выбежать во двор, вскочить на коня и гнать, гнать его до самого Кенигсберга. К имению, где находилась его сестра, парочка доверившихся ему загонщиков и — химера. Он почти не сомневался, что под видом Кристель в его доме сейчас находится Кристин. Адский выкормыш, посланный туда вместо своей родной сестры.

Останавливало его только две вещи. Понимание того, что от пяти минут, с учетом расстояния между Фридландом и Кенигсбергом, ничего не изменится. И нежелание упустить какую-то малозначительную деталь из рассказа старика. Которая, вполне возможно, спасет жизнь его родным. Ехать в эту глушь, чтобы еще раз расспросить информатора, он не собирался.

Тот тем временем продолжал говорить. Уже даже не для барона, а будто исповедуясь священнику.

— Дом тогда затрясся, помню. Будто из земли кто лез, а на хребте у него, значит, усадьба графская стояла. Я с малой на руках и Марта кинулись вон, на улицу. Только она еще забежала в комнату госпожи и шкатулку с ее драгоценностями схватила. Я еще подумал — надо бы и мне чего прихватить, да только уже времени не было, да и от страха сильно трясся. Так убег. Потом только понял, что Марта малышку уже тогда собралась сама растить — не бросать же сиротку. Так вот и убежали. Сперва хотели вообще из княжества бежать, а потом подумали, что два пруссака с дитем на востоке или юге заметнее будут, чем в родных местах. С год вместе были, а потом разошлись. Марта осталась в глуши, а я сюда на заработки подался, да и осел.