А вот и нет, пацан какой-то. В возрасте, правда; кривоватый на одно плечо, желтое лицо с синими мешками под глазами, тяжело набрякшие веки – одно непроизвольно дергается; волосы болезненно-редкие, зачесаны двумя жидкими прядями от уха до уха.
Не показался он мне, нет.
Единственно что – улыбка сильная. Дружеская, откровенная, я бы сказал, объединяющая с собеседником, мол, мы с вами, горячо уважаемый, одной крови, за одним столом. Только я на стуле, а вы на тарелке.
Мы сели в кресла, лицом к лицу. Мой пистолет – за поясом, его – в кармане.
– Ну, здравствуй, Алекс, – взял он первую ноту. – Рад, что ты опять жив.
– Здравствуй, Ник, – в тон ему ответил я и предупредил: – У нас мало времени.
Он кивнул, соглашаясь:
– Зачем ты искал меня?
Не буду же я ему врать!
– Кое-что выяснить и рассчитаться с тобой. Ты меня достал своими покушениями. И другими плохими поступками.
– Но ты же все время мешал мне, – с очаровательной непосредственностью, даже с некоторым недоумением пояснил он то, что и так ясно.
– А вчера?
– О! Это был импульс, вполне объяснимый. И простительный для пожилого человека с нервами, измотанными неким Серым. Мне как раз доложили, что это вы похитили и исказили секретную информацию, которую я доверил Мещерскому.
Он, видимо, умышленно перешел на «вы». Но таким тонкостям я уже обучился на службе у Князя.
– О, да! – Я внутренне воздел руки. – С моей стороны это тоже был импульс. Вполне простительный для человека, который… Впрочем, Ник, вы не только не поймете мотивов моего поступка – вам они покажутся смешными и нелепыми.
Так, любезностями обменялись. Пора сходиться.
Он начал первым.
– Вы знаете, что это за информация? Сколько она стоит?
Я кивнул. Мне было ясно, что последует за этими наводящими вопросами. Так примитивно, даже обидно.
Он чуть наклонился вперед, положил руку мне на колено. Произнес с нажимом:
– Еще не все потеряно, Алекс.
– Не понял, извините.
– Раньше вы мне мешали, теперь вы мне нужны. И, поверьте старому человеку, вы никогда не пожалеете, если…
– Ой! Что вы, что вы! – Я даже ручками смущенно замахал, как старушка, которую вдруг пригласили на б…ки, извините, на дискотеку, – Что вы, Ник! Я на преступников не работаю. Не предлагайте, бесполезно.
– А Мещерский? Ему вы служили. Профессионально и преданно.
Хватит играть, подумал я, утомительно. Да и не за тем я пришел. Почему он не зовет людей? Не исчерпал доводы? Уверен, что подлинная кассета все еще у меня?
– Ну, во-первых, Мещерский – жертва, – убежденно сказал я. – Ваша, Ник. А во-вторых, он того стоил. В отличие от вас.
Дернулось веко, сжались челюсти. Я нанес первый свой удар:
– Подлинная кассета в Москве: Материалы ее расшифрованы. Ценности изъяты. Люди, причастные к их хищениям и хранению, задержаны. Вот-вот арестуют и вас.
Он сразу поверил. Выдержка на секунду изменила ему, и он обозвал меня словом из пяти букв.
Но я уже стал к этому привыкать, надоело, правда, немножко, и я вежливо предупредил, что если он еще раз сорвется, то застрелю его.
– И никто мне не помешает, – добавил я. – Я позже объясню, почему.
Но главного я пока ему не сказал. У меня еще оставался долг перед Сашей. И потому Бакс должен застрелиться сам.
Он быстро справился с собой. Сейчас он начнет тянуть время, чтобы принять решение. Возьмет прежний тон. Будет меня прощупывать.
– Ну раз уже мы не обречены на сосуществование, позвольте поинтересоваться вашими претензиями ко мне. – И подчеркнул: – Личными. В политике я не силен…
Так ли уж?
– …Часть вы уже высказали, хотелось бы послушать дальше.
Что я мог ему сказать?
Что он погубил моих друзей и соратников? Что он и его свора губят страну, в которой мы живем? Что он сеет в ней несчастья, страх и безнадежность?
Что я вижу в нем не какие-то там расплывчатые тени в тумане, а конкретное воплощение тупого, беспощадного зла?
Зачем ему говорить об этом?
Поздно, бесполезно, бессмысленно.
Да и не за тем я пришел, подумал я снова.
Хотя кое-что ему можно высказать. Это касается главного.
– Скажите, Бакс, почему ваши люди так нерешительно действовали против Мещерского? Ведь вы могли раскрошить его виллу в пять минут. Взять ее обитателей, и Серого в том числе, и выбить из нас все, что вам нужно. Тем более что рядом с нами были любимые женщины.
Первую половину ответа я знал уже давно: в огне и бою могла погибнуть сама конечная цель нападения.
О второй догадывался. И было странно думать, что эта причина могла быть сильнее первой.
Бакс задумался: стоит ли говорить? Но, видно, что-то стронулось и в его черной душе.
– Видите ли, – медленно начал он, – я берег Сашу. Я двойственно относился к нему: я завидовал ему и любил его. В нем я видел то, чем обделила меня Судьба. Ну взгляните на меня? – В улыбке, с которой он это сказал, было что-то смущенное, жалкое. – Душераздирающее зрелище, не правда ли?
– Да, глаз не радует, – бестактно признался я. – И душу не греет.