Читаем Володька-Освод полностью

Но вот рыбы стало меньше; рыба стала дорога, и сразу обнаружилось, какие завидущие глаза притаились под лаковым козырьком форменной черной фуражки. Каждый шаг давался Володьке со значительными трудностями. Инспектор начал доить Володьку не по чину. Плавной замет приходилось дробить чуть ли не пополам. Володька только скрипел зубами от неслыханного грабежа. В самую черную полночь-заполночь по следам водяных усов Володькиного баркаса тарахтел движок рыбоохрановской моторки. Прилипчивый гад чуть ли не высовывался из воды вместе с Володькиной сетью. Сагин нисколько не удивился бы, нечаянно обнаружив его (чтоб он сдох!) третьим в собственной постели.

Наконец дышать стало совсем невмоготу. Володька попробовал было потолковать по душам с озверевшим охранителем речных богатств. Но куда там! Инспектор надулся, как хороший индюк.

— Кто тут на Дарье хозяин? — презрительно процедил он сквозь зубы. — Я тут хозяин. А ты кто? Ты здесь пришей-пристебай. Из моей милости живешь. Вон ты как за два года на рыбе нажрался. И «Ижок» у тебя с коляской, и сети какие хочешь, и карбас, что картинка, и уже свою домину начал строить, — а через чего это все? Я что, не помню, каким ты здесь, на реке, появился? Только голый зад блестел да зубы щелкали, вот ты какой пришел. А теперь барин. А спросить — кто ты таков есть, чтоб по своей воле вольготничать, так скажем, на народном добре? А есть ты злостный браконьер и спекулянт, и место твое не возле реки, а сам знаешь где. И дело твое — молчок! И притихни, как мыша, чтоб я больше твоих вяканий не слышал! Живешь, пока велю; а захочу, так и не станет тебя вовсе. Место свое знай. Стригу тебя, стало быть, время пришло стричь. Вот так-то! — как вбил рыбинспектор в Володькину голову дубовый, тесаный кол.

Володька хотел было намекнуть оборзевшему гаду, что уже не один такой шустрик поплыл под водой до первой большой ямы, сомам на закуску, да поостерегся выпускать язык. Не ту собаку бойся, которая гавкает, а ту, которая молчит. Баркас не спрячешь, сети — вот они где, все Володькины промысловые места инспектору наперечет известны. Захочет нагадить, так шутя припутает на самой горячине, а там «шмон», и останешься в чем мать родила, да еще останешься ли? Вторая судимость, не первая, — припаяют срок на полную катушку, — Москва слезам не шибко верит.

Пришлось промолчать.

Овчинка перестала стоить выделки, и верткий Володькин умишко стал раскидывать щупальца коротеньких мыслей.

Как быть? Порешить гада втихую, притопить с парой булыганов за пазухой где-нибудь в глубоком, потаенном омутке? Володька знал по Акдарье великое множество таких добрых местечек, а там бы его через месяц, глядишь, чисто подобрали знаменитые акдарьинские сомы. Или, может, настала пора опять переключиться на новое поле деятельности? А затраты на лодку, на стосильный мотор, на сети, а налаженная цепочка перекупщиков, а привычка жить по своей вольной воле и хотению? И все это кинуть псу под хвост из-за какого-то водяного гада? И начинать с начала, с мелкого, невидного нуля; лебезить и ерзать, пока мало-мальски снова не станешь на ноги? Ну нет, такого ни возраст, ни характер не позволяли.

Володька крепко задумался. И вот тут, в самый тяжелый момент, и обнаружилось, как верно он выбрал подругу жизни. Ай да Люська, ай да голова! Сказала, как отрезала. Конечно, надо было искать защиту и прикрытие под вывеской какой-либо государственной конторы. Там попробуй тронь!

Володька так и подпрыгнул.

— Вер-р-рна!

Он побегал по старым знакомым, порыскал по берегам реки и набрел на только что открывшийся пункт спасания утопающих. Это была манна небесная. Словно сам перст божий прямо указал на Сагина — быть тебе отныне, парень, человеком особой судьбы и особого предназначения. Так стал Володька матросом-спасателем второго класса местного отделения Общества спасания на водах, а попросту — Володькой-Осводом.

Эх, мать честная, да теперь он мог маячить на реке круглые сутки, и днем и ночью, и притом на самом наизаконнейшем из всех законных оснований. Когда и где утопающему утонуть — срока и места никто не устанавливал: ОСВОД на то и ОСВОД, чтоб спать вполуха!

Совсем слились вместе Володька и Акдарья.

Раньше рыбий радетель всегда мог Сагина с речки шугануть. Чего это, мол, стражу строительного склада делать посерёдь реки в два часа ночи? А ну вали отсюдова, беги, сторожи, что тебе сторожить положено!

А теперь нет, шалишь, брат, самое Володькино и есть занятие на глубоком месте, — не на перекате же утопающему человеку случиться! А что касается ночи-полночи, так бдим, а ну как лучший дружочек, рыбоохрана перевернется на боевом своем посту да начнет пускать пузыри. Кто его тогда спасет? А есть на то поставленный государством человек, матрос-спасатель второго класса Володька Сагин — он и спасет! Вот так-то! Ну а пока ты еще не перевернулся, мил друг, — так кыш отсюда. Ныне не только ты, а и я, Володька, на отважном месте и боевом посту. Объезжай стороной!

7

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза