Вологодские были. Избранное

– Ты вызываешь огонь на себя, Иван, – изумлённо и горестно выдохнул комбат, – не делай так, земеля… бросай всё и уезжай на машине со всеми, и я через пять-десять минут перепашу твой квадрат своими «Градами»…

– Не получится, Серёжа, – просто ответил старлей, – если я уйду, кто подарит аулу эти минуты?! А там женщины, старики, дети… земля наша… Родина то есть, яснее и проще говоря…

– Что, один остаёшься?! – хрипло переспрашивал его комбат. – У тебя кроме твоих отделение срочников!

– Мамы их ждут дома, Серёжа, – коротко выдохнул милиционер, – пусть дождутся своих безусых пацанов… А ты будешь в Вологде… к моим зайди… скажи, что не мог я иначе… и передай им, что люблю их всех очень и прошу понять и простить… А за меня, Серёжа, ты выпей… потом… Обязательно…выпей… Прощай, комбат…

– Прощай, Ваня, – потрясённо прошептал капитан, – и прости, что не смог…

Переходя от одного автомата к другому, старший лейтенант сдерживал натиск наступающего врага, смотря, как скрылся на горном серпантине его УАЗ, увозя всё его израненное войско и надежду на завтра, которое не наступит уже для него никогда.

Рубашка милиционера была уже не синей, а красной, как боевой стяг, от множества ранений, поразивших старшего лейтенанта.

Муромцев в последний раз посмотрел на синие-синие горы, словно курящие белыми облаками и совсем близкий аул, и печально как-то улыбнулся…

У нескольких, грозно поблёскивавших на заходящем солнце боевых машинах реактивной артиллерии «Град» стоял комбат Терещенко.

По его щекам текли слёзы, и прежде чем отдать команду, он на секунду задумался и коротко скомандовал: – По квадрату блокпост!

И замер по стойке смирно в отдании воинской чести своему воину-земляку: – За Ивана Муромцева, за Родину – огонь!!!

Оглушительно рявкнули в своей боевой мощи грозные «Грады», неся смерть и разрушение так и не взятому бандой Хасана блокпосту, разрывая на мелкие клочки подошедших к милицейской крепости бандитов.

И едва замолчали «Грады», в дело вступили всеми своими ракетами и пушками подлетевшие боевые вертолёты.

А потом наступила тишина.

Долг Рассказ

Посвящается памяти Друга, старшего прапорщика Офицерова Владимира Степановича

Долг!

Слово это каждый понимает по-своему: одни улыбаются: «Кому я должен, всем прощаю», другие бычатся, что, мол, никому ничего они не должны, а вот иные понимают слово долг не как слово, а как свою пожизненную обязанность, нести которую они должны с честью перед страной и перед людьми.

К таким вот иным относился и старший прапорщик милиции в отставке Лозовой Юрий Петрович.

Прослужил с честью чуть более двадцати лет, потому как службу ставил превыше всего, семьи он так и не заимел, зато имел поощрения и боевые ранения при задержаниях местных отморозков и увольнение в запас по состоянию здоровья, а также «огромную» милицейскую пенсию около шести тысяч рублей.

Это в наши дни, когда даже его нищие гражданские коллеги получали несравненно больше!

Пробовал Юрий Петрович побороться за справедливость, но куда там! Везде, куда бы он ни обращался, его ждали сухие чиновные отписки, мол, не положено, инструкция такая-то запрещает, да «радовали» его вместе с отписками юбилейными памятными медальками, словно бы поощряли пса на собачьей выставке.

Хотя, даже к Дню Милиции и на День Службы забывали Юрия Петровича и не поздравляли никак, даже открыткой, которую он иногда ждал с надеждой, открывая свой почтовый ящик.

Благо пока бюрократы не изобрели инструкцию, запрещающую жить и дышать воздухом, устроился наш отставной прапорщик Лозовой по причине полного безденежья частным охранником, хотя здоровье и не позволяло, к местному «аллигатору-олигарху» Фролу Африкановичу Кузьменко, решившему сэкономить на услугах инкассации.

Посёлок Фирташи, что на севере Вологодской области, сравнительно небольшой, около одиннадцати тысяч населения, и почитай, все магазины от хлебного до бакалейного в их посёлке принадлежат Кузьменко.

Считался Фрол Африканович важным и нужным человеком у всей местной, как они сами себя называли «элиты» – горстки поселковых чиновников-бюрократов. Потому как у Кузьменко, кроме торговли, был ЗАГС, где работала его родня, хлебокомбинат и даже кладбище, услуги на которое он успел «прихватизировать», хвастаясь при случае медалькой Парламента страны «Гордость нации», выданной за его предпринимательские, гробокопательские инициативы и спонсорство церкви.

Так выходило, что все в посёлке были обязаны и зависели от Фрола Африкановича, от ЗАГСа, где регистрировали фирташчан, до кладбища, где этих самых селян и погребали, благо право на дыхание и саму жизнь Фрол Африканович ещё не догадался приватизировать.

Поэтому, даже умирая, фирташчане продолжали работать на Африканыча, самим фактом своей смерти и погребения принося ему прибыль.

Раньше Кузьменко, пока он ещё не «поднялся» на торговых делах, звали попросту Фролкой, но времена изменились, и теперь единственный на весь посёлок чёрный новёхонький «Майбах» возил уже не Фролку, а уважаемого Фрола Африкановича.