Вологодские заговорщики

Время от времени Ульянушка поила его чем-то горячим и горьким. Потом дед Чекмай спустил его в печи и вынес во двор: мол, опростайся, покамест на печи не напрудил. И длилось это дурное состояние довольно долго, все это время Гаврюшка не ел — просто не мог есть, и потому сильно ослаб. Да еще пот постоянно его прошибал.

И вот настало утро, когда он понял — уцелел, жив! Наконец-то есть захотелось.

Ульянушка была в избе одна, катала тесто для пирогов и напевала. Для возни с тестом потребовался один край стола, на другом Гаврюшка увидел мису с крашеными яичками и нарезанный толстыми кружками кулич. Там же были две мисы с начинкой. Гаврюшка почувствовал: если не съест горячего пирожка, прямо тут, на печи, и помрет.

— Бог в помощь, — сказал он. — Мне бы хоть хлебушка…

— Ожил? — спросила Ульянушка. — Слава богу! Христос воскресе! Светлая седмица, Гаврюшенька. Среда на дворе. А тебе и невдомек? Слезай с печи, покормлю. Чего на ней валяться, она уже выстыла.

— Христос воскресе… — неуверенно ответил Гаврюшка. Он пытался понять, куда подевалось столько дней. — Будешь сегодня топить?

— Буду, а куда деваться? Вишь, пироги затеяла. Выведу тебя во двор, справишь свои нужды, свежим воздухом подышишь, потом и я к тебе выйду.

Изба топилась по-черному, и Ульянушка не хотела дышать дымом более, чем это поневоле необходимо при возне с печкой.

Гаврюшкина одежка давно высохла, но одевался он с трудом — штанину натянет и отдохнет.

— Сколько ж я провалялся? — спросил он.

— Трое суток с малым. Бредил, всякую чушь нес.

— А где все?

— Глебушка в обитель пошел, иноков поздравлять. Митьку к купцу Белоусову в Коровину улицу повезли. Купец в шахматы играть любит, а тут ему достойного противника, кроме нашего Мити, нет. Сказывали, шахматы — грех, ну да Белоусов наловчился — он на богадельню жертвует, грех замаливает.

— Что ж он с утра — не в лавке?

— Так праздник же. Обычно у него сыновья в лавках сидят, двое старших, младший с обозом за товаром ушел. А он — на покое, шахматами балуется. Вот за Митей и посылает, а тот и рад. Сказывали, покойный государь Иван тоже эту игру любил…

— А мне дед говорил — за той игрой и помер.

— Спаси и сохрани!

— А дед Чекмай?

Ульянушка ответила не сразу.

— Пошел по своему дельцу, — очень неохотно сообщила она. — Ты, Гаврюшка, лучше скажи — как твое прозванье и где батя с матушкой живут. Они, я чай, с ног сбились, тебя ищучи — пропал в чужом городе…

— Откуда знаешь, что в чужом?

— У тебя выговор московский. Так куда тебя везти-то?

Гаврюшка сознался, что не знает, в которой улице живет. Но сообщил, что это должен знать священник отец Памфил, что служит в Софийском Успенском соборе.

— Когда Белоусов Митьку отпустит, я его туда пошлю.

Потом Ульянушка накинула пятнистую простыню на рабочий стол мужа и принялась топить печь, лепить пироги, приготовила латку с горячим жиром, посадила в печь пироги с вязигой и яйцами, другие — с рубленым мясом, в латку — вчерашние пироги с капустой. Изба понемногу наполнялась дымом. Нужно было выйти во двор, чтобы насквозь не прокоптиться. Ульянушка надела шубу, Гаврюшку закутала в старый тулуп, висевший в сенях, и вывела, а двери оставила открытыми — для дыма.

— Ты же избу выстудишь, — удивился Гаврюшка.

— Не беда. Печь будет так горяча, плюнешь — зашипит. Изба невелика, скоро согреется. Куда ж это дед Чекмай запропал? — тихо сердилась она. — И Глебушке пора бы домой быть.

— Ты за ним замужем?

— Замужем. Сыграли свадьбу увозом! — Она засмеялась. — Мои меня ему отдавать не хотели, я в банное окошко вылезла! Потому мы и в Вологду забежали — все от Калуги подальше. И спокойнее тут, чем в Калуге. Тут и венчались.

— Так вы с ним до венчания спознались? — удивился Гаврюшка. Он знал, что родная мать впервые увидела отца дня за три до свадьбы, а тетка Авдотья вообще замуж идти не желала, чуть ли не за косу в церковь привели.

— А что ж такого? Мы в церкви познакомились, я на отпевание пришла, а он там сговаривался запрестольный крест чинить и старые образа поновить.

— И что — сразу он с тобой заговорил?

Вопрос был неспроста — Деревнин столько раз твердил, что женит внука, когда тому стукнет шестнадцать, что внук поневоле задумывался о будущей невесте, а слухи ходили, что могут подсунуть хромую, косую и увечную; так что Гаврюшка вдруг понял, что ведь может сам высмотреть девицу.

— Он за мной следом пошел и узнал, где живу. А я, понятное дело, приметила и в тот храм повадилась — вдруг опять встречу? Да на что тебе?

Гаврюшке стало стыдно, и он промолчал. Потом, когда дым из избы ушел, а печка и впрямь была горяча, они сели за стол — есть горячие и жирные капустные пироги.