Вологодское разорение

– Да, кажись, третьего дня утром.

– Ну вот и все, забудь! Мне много лет ежедень докладывают, кто где что говорил. Если всякому слуху верить, ума лишишься…

– Мое дело передать.

Воевода Долгоруков вдруг нахмурился:

– Ваньке Одоевскому передай, вдруг напугается. Вижу, он совсем перестал о службе радеть, а ведь городовое оборонное дело – его.

Воевода Долгоруков привстал из-за стола.

– Меня слухами пугать не надо, мы пуганые. Меня царь Борис пугал – не напугал, паны Сапега с Лисовским порезать на кусочки обещали, да свое слово сдержать не смогли, руки коротки оказались. Но в одном ты прав, дьяче! Осмотр городовому делу надлежит учинить без промедления. Пойди к воеводе Одоевскому, скажи, что завтра будем смотреть укрепления. Чтобы с утра был трезв, иначе не миновать ему моего гнева.

Дьяк согласно поклонился.

На другой день оба князя – новый воевода Григорий Долгоруков вместе со вторым, Иваном Одоевским, и свитой – неожиданно для многих вдруг решили проверить караулы и укрепления города.

Начали с западной стены, что выходила на Верхний посад. Тут городские стены были деревянными. Перед ними располагался широкий и довольно глубокий ров, заполненный водой. Единственные проезжие ворота вели на Верхний посад, других путей войти в город конному отряду с этой стороны не было. На воротах скучали стражники.

– Здорово, православные! – крикнул им воевода Долгоруков. – Как служба?

– Служба не дружба, задаром не бывает, – отвечали ему караульные. – Как платят, так и служим.

– Молодцы, – крикнул им Долгоруков, – жалованье даем без задержки, но и службу вам править тоже с радением великим надлежит.

– Порадеем, государь-воевода.

Проверяющие поехали вдоль внутренних стен дальше, против солнца.

– Сколько всего в городе стрельцов? – спросил Долгоруков князя Одоевского.

– Около двух сотен, если всех купно счесть, но на охране в городе едва ли полусотня будет, остальные кто где.

– Полусотня при таких стенах – это сила, – уверенно сказал Долгоруков. – В Сергиевой лавре, когда мы в осаде сидели, против каждого приходилось до пяти ляхов, и стрельцов среди осадных сидельцев едва ли четверть была, остальные – монахи и пришлый люд. Но раз приперло, взялись за оружие все, кто мог и не мог, и выстояли.

– Сказывают, в осаде вы с голоду крыс ели? – спросил князь Одоевский.

– Это ляхи слухи пускали. До крыс не дошло, а вот собак и кошек в Лавре, почитай, не осталось. Не могу сказать, что видел, как ели похлебку из кота-мяуки, но могло быть и такое: голод не тетка.

– Так и до человечины недолго? – осторожно предположил Одоевский.

– Ляхи поэтому на приступ и не ходили – боялись, что изловят их монахи, освежуют и сварят в чане, – озорно усмехнувшись, ответил Долгоруков.

Свита захохотала.

За два часа воеводы осмотрели все городские укрепления. Долгоруков остался доволен: стены крепки, с налету не взять, а в осаде малыми силами и подавно. Вся опасность от нападения – тем, кто живет на посадах. Нет им защиты от врага. Но так было во всех городах: и в Москве, и в Смоленске, и в Калуге – посады гибли всегда, но, как правило, быстро отстраивались.

После обеда Долгоруков судил грабителя Гришку Мокрого. Суд был скорый и правый, воевода повелел взыскать на Мокром рубль за украденное и рубль за обиду. За грабеж Мокрого заточили в острог, надев на шею деревянную колоду. В таком виде он должен был сидеть, пока не покроет пострадавшей бабе убытки. И еще воевода велел выпороть Гришку кнутом – так, чтобы впредь неповадно было грабить.

– Крут новой-то воевода! – одобрительно шептались в городе. – И поделом, нечего его, татя, жалеть: сегодня на бабу напал, завтра топор или, еще того хуже, меч возьмет и на большую дорогу пойдет. А тут, глядишь, и побоится: в другой-то раз с таковым судьей не сносить ему головы.

Матрена Мологина, узнав о наказании Гришки Мокрого, пришла к Соколовым благодарить:

– Не думала я, что ты пойдешь являть на супостата.

– Почему, ты же сама просила.

– Что такое «просила»… Мы часто просим о чем-либо, да не часто нам помогают, даже словом добрым.

– Скажешь тоже, у нас так не заведено, обещала – делай.

– Честная ты, Аграфена, – довольно сказал Мологина, – всем бы такими быть, стало б легче жить-поживать.

К Соколовой подошла сенная девушка Феклуша.

– Я все что велели сделала. Малой наелся каши и спит, думаю, до вечера. Дозволь мне к старцу сходить? – спросила она хозяйку.

– Пойди, послушай что говорит, потом расскажешь.

Феклуша поклонилась и убежала со двора.

– Куда это она ходит? – спросила Мологина.

– Да к старцу Галактиону.

– Который отшельник?

– К нему самому.

– Смотри, научит он девку плохому.

– Отчего же?

– Да против власти он говорит.

– Лжешь?

– Вот тебе крест святой! Мне муж рассказывал: пришел Галактион к избранным людям, веригами гремит, говорит громким голосом – ставьте мне во дворе у келейки церковь, чтобы я мог, не выходя за ворота, молиться о спасении града Вологды. А ему говорят в ответ: рядом у тебя церковь Екатерины, пять десятков шагов шагнуть – и там. Молись на здоровье. Нет, говорит, надо новую церковь во имя Пресвятой Богородицы, чтобы город от беды защитила.