Волонтер

Дверь отворилась, и в палату вошел крупный человек в стильном костюме. Он улыбался, но Джеймс сразу почувствовал, что этот мужчина испытывает громадное напряжение.

– Вы разговариваете по-русски? – обратился визитер к Марфину, и тот ответил утвердительно.

– Переведите, пожалуйста, что я счастлив приветствовать господина Оутиса в нашей клинике. Меня зовут Виктор Анатольевич, я, можно так сказать, мозг этой больницы.

– Привет, – без каких-либо эмоций произнес Джеймс.

– Господин Оутис, если у вас в душе все еще живет какая-то тревога, то я хочу, чтобы вы оставили ее в этой палате, – сказал Коробов. – Операцию будут делать высококлассные специалисты. Наверняка господин Кларк сообщил вам об этом.

Джеймс кивнул.

Виктор Анатольевич сложил мясистые ладони домиком и сказал:

– В таком случае я бы хотел…

– Кто донор? – бесцеремонно перебил его Джеймс. – Я до сих пор не владею никакой информацией об этом человеке.

Виктор Анатольевич выслушал перевод, с понятливым видом кивнул и проговорил:

– Конечно-конечно. Это русский парень, только что закончивший школу. Возраст – восемнадцать лет. Абсолютно здоров, подходит вам по всем иммунобиологическим параметрам.

– Как он погиб? – спросил Джеймс.

Виктор Анатольевич на мгновенье замешкался, потом проговорил:

– Этот юноша попал в серьезную аварию. Он долго находился в коматозном состоянии. Его мозг умер час назад, но сердце просто идеально для вас. Это самый лучший вариант, господин Оутис. Во всяком случае в вашей ситуации. С сердцем этого парня вы проживете не менее двадцати лет!

Джеймс сухо кивнул. Ему не нравился этот толстяк с лоснящимся от пота лицом и бегающими глазками.

– Увидимся через несколько часов. – Коробов напоследок выдавил из себя улыбку и протянул руку Джеймсу, но тот едва коснулся его ладони.

Виктор Анатольевич вышел из палаты, а Джеймс внезапно представил себя во время операции. Он бледный, грудная клетка вскрыта, из нее торчат какие-то трубки или провода. Хирург брезгливо кидает в урну его старое изношенное сердце. Вот ему несут новое, крепкое, живое, трепещущее.

И вдруг…

– У меня плохое предчувствие, Марфин, – прошептал он.

– Все будет о’кей, мистер Оутис. Вы просто устали и нервничаете.

Из груди Джеймса вырвался вздох.

В заточении

– Артем, очнись!

Павлов с огромным трудом приоткрыл глаза. Ему казалось, что его веки были склеены едва ли не намертво. В голове стоял шум, пульсирующая боль походила на волну – прибой, откат, прибой, откат. Ему кое-как удалось приподняться и окончательно открыть глаза.

– Живой! – с облегчением вырвалось у Аллы. Она сидела на полу, подобрав под себя ноги.

Правая рука девушки была пристегнута к трубе отопления. Павлов хотел подняться на ноги. Он не сразу заметил, что скован точно таким же образом.

– Как ты тут очутилась? – спросил Артем.

Алла, запинаясь, рассказала ему, как влипла в эту ужасную историю.

Павлов подергал рукой, проверяя надежность трубы. Она завибрировала, сверху посыпалась штукатурка. Сталь наручников вгрызлась в кожу, но адвокат не обратил на боль особого внимания. Возможно, ему удастся вырвать трубу.

– Я же написал тебе – никакой самодеятельности!.. – начал он, но поймал умоляющий взгляд девушки и не стал продолжать. Что сделано, то сделано.

– Где Коробов?

– Я не знаю. – Алла вздохнула. – Когда тебя втащили сюда, он заглянул всего на минуту. – Она всхлипнула и полепетала: – Артем, Коробов сказал, что это последняя ночь для нас.

Павлов повернул голову в ее сторону.

– Не паникуй. Мне такое тоже говорили, причем не один раз. Как видишь, пока жив. Где мы находимся? Ты в сознании была, когда здесь оказалась?

– Это подвальное помещение. Что-то вроде склада.

Артем огляделся. Вся комната действительно была заставлена какими-то коробками.

– Сколько примерно я был в отключке? – спросил он.

Алла наморщила лобик.

– Точно не скажу, но примерно минут двадцать.

– Держись. Нас скоро освободят.

– Артем, мне страшно, – сказала Одинцова дрожащим голосом.

Павлов собирался сказать ей что-то успокаивающее, но тут дверь неожиданно распахнулась.

– Опа!.. Уже очухался? – самодовольно ухмыляясь, спросил Коробов, неторопливо снял пиджак и повесил его на крючок у двери.

– Я думал, вы умнее, Виктор Анатольевич, – сказал Артем. – Вы хоть понимаете, что сами себя загнали в угол?

Мясистое лицо Коробова пошло красными пятнами.

– Я тебе покажу угол! Где все документы? У тебя в офисе ни фига нет! А в папке только чистые листы! Ты молоком пишешь, или интервью у меня брать собирался?

– Отнюдь, – возразил Павлов. – Это не я буду писать, Виктор Анатольевич, а вы сами.

– Совсем сбрендил! – Коробов покрутил пальцем у виска. – Видишь, Алла, с кем ты связалась? Что я писать должен?

– Чистосердечное признание. Поверьте, Виктор Анатольевич, это самое лучшее, что я могу вам предложить.

– Дурак! – заявил Коробов и усмехнулся: – Робин Гуд, понимаешь. Все продолжаешь верить в торжество закона. – Он подошел вплотную к Павлову. – Много ли ты знаешь о том, что тут происходит?