Волонтер девяносто второго года

Мария Антуанетта послала ее в Англию: принцесса де Ламбаль должна была встретиться с г-ном Питтом и попытаться у него выяснить, какую помощь может надеяться получить королевская семья непосредственно от Сент-Джемсского кабинета. Однако г-н Питт упорно молчал и не проронил ни слова.

Тогда принцесса обратилась к английскому двору и, призвав себе в помощь всю очаровательную нежность принцесс из Савойского дома, благодаря которой герцогиня Бургундская оказывала столь сильное влияние на Людовика XIV, вырвала у короля и королевы Англии обещание, что они не оставят в беде короля и королеву Франции.

Пришло время напомнить об этом обещании английскому двору. Мария Антуанетта потребовала, чтобы принцесса де Ламбаль выехала в Лондон и возобновила начатые переговоры с английским двором. Поэтому принцесса покинула Париж и прибыла в Англию, задержавшись в Кале у того знаменитого г-на Дессена, кого обессмертил Стерн.

О бегстве в Варенн, возвращении в Париж и заточении королевского семейства в Тюильри принцесса узнала в Лондоне. Она тотчас отправила в Париж молодую англичанку, которой полностью доверяла.

Посланница пробралась к королеве. От имени принцессы она беседовала со многими людьми при дворе и выяснила истинное положение дел. Королева передала девушке письмо и перстень со своими волосами, такими седыми, словно Марии Антуанетте было восемьдесят лет. На кольце была выгравирована надпись: «Поседели от горя!»

Вот копия этого письма:

«Дражайшая моя подруга!

Король принял Конституцию; скоро она будет торжественно провозглашена. Несколько дней тому назад я имела в наших покоях тайные беседы с некоторыми из наших верных друзей, а именно с Александром Ламетом, Дюпором, Барнавом, Монмореном, Бертраном де Мольвилем. Двое последних оспаривали мнение совета министров и всех тех, кто советовал королю принять Конституцию немедленно и без всяких оговорок; но они составляли слишком слабое меньшинство, чтобы я решилась, как они того желали, просить короля поддержать их мнение. Кстати, все остальные, казалось, были убеждены, что именно противоположные меры помогут восстановить спокойствие, вернуть нам счастье, ослабить партию якобинцев и намного увеличить количество наших сторонников в народе.

Ваше отсутствие вынудило меня призвать себе в помощь Елизавету, чтобы скрыть от шпионов наших врагов частые появления депутатов в павильоне Флоры. Она справилась со своим поручением так искусно, что об этих визитах во дворце никто не узнал. Бедная Елизавета, я не ожидала найти такую осмотрительность со стороны женщины, столь чуждой дворцовым интригам и столь далекой от окружающих нас опасностей. Все пытаются уверить нас, что опасности уже миновали, — да хранит нас Бог! — и я снова свободно могу раскрыть свои объятия и свое сердце моей лучшей подруге! Несмотря на то что это самое страстное мое желание, все-таки, дорогая, милая моя Ламбаль, в этом отношении следуйте только велениям Вашей души. Здесь многие люди утверждают, что будущее представляется им столь же светлым, как полуденное солнце. Я же признаюсь Вам, что вижу на горизонте еще много облаков. Я не расцениваю будущие события с уверенностью тех людей, кто принимает свои желания за действительность. Король, Елизавета, все мы, наконец, очень желаем снова увидеть Вас; но, тем не менее, мы пришли бы в отчаяние, если бы ввергли Вас в гущу событий, столь же ужасных, как и те, свидетельницей коих Вы были.

Поэтому все обдумайте и действуйте так, как Вы сочтете необходимым. Если нам не придется увидеться, то пришлите мне письмо с итогом Ваших бесед с Бездной note 15. Vostra cara piccola Inglesina note 16 передаст Вам много писем; разошлите их, пожалуйста, по соответствующим адресам как можно быстрее либо с ее помощью, либо другими способами, к которым Вы сочтете нужным прибегнуть, как только их получите.

Любящая вас Мария Антуанетта».

Получив это письмо, принцесса покинула Лондон, где ей ничто не угрожало, и, ни секунды не колеблясь, вернулась в Тюильри, чтобы снова быть рядом с королевой.

Но, пока г-жа де Ламбаль находилась в Лондоне, в Париже произошли важные события. Приведенное нами письмо без указания числа все-таки можно датировать благодаря тому, что королева пишет в нем об одобрении королем Конституции; депутация Национального собрания лишь 3 сентября представила конституционный акт на одобрение короля.

Поэтому мы сделаем шаг назад и бросим взгляд на тот страшный день 17 июля, именуемый днем Марсова поля и днем красного знамени, что в 1848 году дал г-ну де Ламартину повод для одной из самых прекрасных его речей.

XLI. ПРИЛИВ

Королева была права, взирая на будущее с иной точки зрения, нежели окружавшие ее люди.

Во-первых, началась борьба между Национальным собранием и двором. Собрание победило.

Во-вторых, завязалась схватка конституционалистов с аристократами. Конституционалисты победили.