Волонтер девяносто второго года

— Простите, если я вас обезоружил, — сказал я. — Мне прекрасно известно, что так не принято, но точно так же не принято фехтовать рапирой без наконечника. Вы могли бы серьезно меня ранить и, уверен, горько сожалели бы об этом всю жизнь.

Сняв маску, я повесил ее на стену вместе с рапирой. Было ясно, что я не хочу продолжать бой. Фелисьен это понял и вышел из мастерской, даже не подняв рапиру.

— Право слово, ты дал ему хороший урок, — сказал метр Дюпле, — и надо признать, парень его заслужил. Ну а теперь, — прибавил он, — попрощайся с девицами, поцелуй их крепко, по-братски, и пойдем-ка на улицу Гранж-Бательер, познакомишь меня с господином Друэ. Мне нет нужды напоминать тебе: если я узнаю, что ты приехал в Париж и не зашел ко мне, я смертельно на тебя обижусь.

Я поцеловал мадемуазель Эстеллу и мадемуазель Корнелию, и мы вышли из дома. Как я и предполагал, Фелисьен поджидал меня во дворе. Увидев меня вместе с метром Дюпле (он явно вышел со мной для того, чтобы предотвратить драку), подмастерье пытался ускользнуть, но г-н Дюпле его заметил.

— Ну-ка, иди сюда, задира! — приказал он. Фелисьен с угрюмым видом приблизился к нам.

— Подай чистосердечно руку доброму товарищу: он не держит на тебя зла, хотя имеет на то основание.

— За что? — спросил Фелисьен.

— Ни за что, — поспешил ответить я. — Метр Дюпле считает, будто вы заметили, что у вашей рапиры нет предохранительного наконечника, а я доказываю обратное. Не угодно ли вам пожать мою руку и принять мою дружбу?

И я подал Фелисьену руку. Волей-неволей тому пришлось протянуть свою.

— Теперь, понятно, ты свободен и простился на весь день со своим товарищем, — сказал г-н Дюпле. — Мы с ним идем вместе, а ты ступай своей дорогой.

И взмахом руки велел Фелисьену убираться. Мы пошли Дальше.

— Теперь понимаешь, как я был прав, выйдя с тобой, — обратился ко мне метр Дюпле, когда мы прошли несколько шагов. — Злой малый ждал тебя во дворе и хотел затеять драку. Он стал бы неплохим работником, если б хотел трудиться, но он считает, что рубанок ниже его достоинства; гордость погубит его. Он влюблен в Корнелию и ревнив, это легко заметить; ко всему прочему, он моложе ее на полтора года, и не думаю, чтобы Корнелия уж так сильно была ему дорога. Ты преподал урок гражданину Вето и хорошо сделал.

Я промолчал, вполне соглашаясь с суждениями метра Дюпле. Позднее мы увидим, как эти любовь и ревность заставят Фелисьена совершить страшное преступление.

Когда пробило пять часов, мы добрались до улицы Гранж-Бательер. Господин Друэ тоже был точен. Я представил ему метра Дюпле, о ком ему уже рассказывал.

Мы провели вечер в братском общении с парижанами. Каждый из нас получил медаль в память о великом дне 14 июля, о годовщине того первого дня, который, наверное, был менее велик, чем день сегодняшний.

Вечером погода прояснилась; часть ночи прошла в танцах, ужинах, гуляньях.

В пять утра барабанщик пробил сбор; мы построились в колонну и вышли из Парижа через заставу Пантен. Первая остановка намечалась в Мо.

Через четыре дня после нашего ухода из Парижа мы в три часа пополудни пришли в Сент-Мену. Мы делали по двенадцать льё в день.

Господин Друэ хотел пригласить меня на обед, но смутная тревога влекла меня в Илет, вернее, к дому моего дяди. Я оставлял дядю таким слабым, что в какой-то момент, как помнит читатель, решил не покидать и ушел из Илета лишь по его настоянию. Предчувствие подсказывало, что я не должен терять времени, если хочу застать дядю в живых.

К счастью, я был неутомимый ходок, и три льё, прибавленные к пройденным двенадцати, для меня оказались пустяком. Выпив у г-на Друэ стакан вина и съев кусок хлеба, я отправился в дорогу, опередив маленький отряд гвардейцев деревни Илет, тоже собиравшийся идти домой, но только после двухчасового отдыха.

По мере приближения к Илету мне становилось все легче, но вместе с тем я ощущал какую-то тревогу. Казалось, устать мне не дает сверхъестественная сила, а внутренний голос повелевает: «Иди скорей!»

С горы я спустился быстрым шагом, по деревне почти бежал. Пробегая мимо дома кюре, я увидел на пороге мадемуазель Маргариту. Едва завидев меня, она поспешила навстречу. Я догадывался, какой вопрос она задаст, и опередил ее.

— Господин кюре чувствует себя прекрасно и приедет через час! — крикнул я. — А теперь скажите, как здоровье моего дядюшки?

— Совсем неважно, мой милый Рене, совсем неважно. Надеюсь, вы его предупредили о вашем приезде?

— Нет, зачем?

— Затем, что он сказал мне: «Рене придет сегодня вечером, в половине восьмого. Богу угодно дать мне еще пожить, чтобы перед смертью повидать его и благословить!»

— Он вам сказал это?

— Это так же верно, как и то, что мы с вами христиане, господин Рене. У людей перед смертью часто бывают подобные прозрения: это благодать Божья.

— Тогда я прощаюсь с вами, добрая моя Маргарита. Если все, что вы сказали, правда, в чем я не сомневаюсь, как вы понимаете, мне нельзя терять ни минуты.

И я побежал дальше. С околицы деревни, когда обогнешь первый выступ леса, можно видеть домик папаши Дешарма. За несколько минут я добрался до этого места.